.. И этот, как они там сказали, вальвулотом! И вирусы умирающего!.. С какой стати было ему идти на верную смерть?
– Ладно, допустим, я действительно наемный убийца, – орал Риальто. – Что, правда, невозможно по определению. Всякий скажет вам, что я падаю в обморок при одном виде крови. Даже когда порежусь во время бритья…
– Пользуйся электробритвой, – вставил Лаббок.
– … но хорошо, допустим, что все так оно и есть. Так неужели же, осознавая смертельный риск заражения, я не принял бы мер предосторожности?
– Каких, например?
И оба детектива уставились на Риальто так, словно им и впрямь было страшно интересно послушать.
– Послушайте, да такой больной – он же наверняка был слаб, как котенок. Он бы и пальцем не шевельнул, если бы его начали душить подушкой. А, что скажете?
Лаббок с наигранным отчаянием посмотрел на напарника.
– Подумать только! А вот мне бы такое в голову не пришло.
– Ничего удивительного. Такие мысли приходят в голову только наемным убийцам, – ответил Джексон.
– Но этот старик даже до такого своевременно не допер, – сказал Лаббок. – А вот человек погиб. А в горле у него застряло лезвие. А этот был с ним наедине в палате, да еще утверждает, что успел поговорить перед смертью.
– Я не утверждал, что я успел с ним поговорить. Мы так и не поговорили.
Заперев Риальто в камере, детективы вернулись к себе в офис малость передохнуть. Было около полуночи, у обоих выдался трудный день.
– Ты ведь не веришь, что этого сукиного сына грохнул Риальто? – спросил Лаббок.
– Конечно, не верю. Риальто и мухи не обидит, – ответил Джексон. – Но раз так, то остаются сиделка Бакет и/или неизвестный, неизвестная или неизвестные.

Глава девятнадцатая

Свистун готовился отойти ко сну.
Движение по фривею меж тем все никак не ослабевало. Было времечко, когда на снижение уровня шума можно было рассчитывать часов в семь-восемь вечера. Но теперь поток легковых и грузовых машин стал круглосуточным, разве что – с часовым перерывом между тремя и четырьмя утра.
Свистун давно привык к этому шуму, он прикидывался, будто слышит прибой, потому что живет на берегу Тихого океана.
Кто-то постучал в дверь. Посетители бывали у него редко, без предварительной договоренности – и того реже, а уж о том, чтобы прийти без предупреждения в полночь…
– Ведьмы решили поздравить меня с Хэллоуи-ном, – пробормотал он, в вязаных шлепанцах поспешая к двери.
На пороге стояла Мэри. Вид у нее был жалкий и растерянный.
– Прошу прощения… такой час… я пыталась позвонить…
– Да ладно.
– Но у вас все время было занято. Должно быть, ничего страшного… но у меня были посетители… двое детективов… одного звали Лаббок… он воспользовался моей уборной…
– Заходите же.
Свистун взял ее за руку, пытаясь пресечь поток жалких слов и никому не нужных объяснений.
– Второго звали Джексон. Он говорил со мной, пока Лаббок находился в ванной. Он исчез туда надолго.
– Позвольте ваше пальто, – сказал Свистун.
– Не думаю, что ему на самом деле приспичило в уборную. Просто решил порыться в моих вещах.
– А ордер они предъявили?
– Сказал только, что у него мочевой пузырь вот-вот лопнет.
– Хотите кофе? Присядьте, а я сейчас сварю.
– Только не кофе. А то мне потом будет не уснуть.
– Бокал вина?
– Вы же не пьете.
– Люди приносят вино и не допивают до дна. Могу найти вам бокал вина или, может быть, стаканчик коньяку.
– А мне надо было потребовать у них ордер?
– Я ведь не знаю, зачем они к вам прибыли.
– Да, ладно, выпью уж кофе. Все равно сегодня, наверное, не усну.
– Вот и присядьте. Это займет пару минут. Растворимый, если вы не против?
– Да, конечно же, растворимый.
Свистун прошел на кухню вскипятить воду в мик-роволновке. Мэри крикнула ему из гостиной:
– А пари я, похоже, выиграла.
– Что?
– У вас тут самый настоящий свинарник. – Сахарин или сахар?
– Ни того, ни другого.
Он вернулся в гостиную с двумя чашками. Она, опершись на письменный стол, стояла у раздвижных дверей. Увидев его, она широко развела руками, чтобы показать, в каком бардаке он живет. На губах у нее играла веселая ухмылка.
У Свистуна и впрямь был самый настоящий бардак: газеты, журналы, нестиранные носки и объедки, оставшиеся от пары ужинов наедине с телевизором, были разбросаны повсюду. Луиза опять огорчила и разочаровала его. Предполагалось, что она будет заходить каждую среду – а сегодня как раз среда – и устраивать основательную – часика на четыре – утреннюю уборку, но было совершенно ясно, что нынче она сюда и не заглянула.
– Надо было нам спорить не просто так, а на что-нибудь, – сказал Свистун, подавая ей чашку.
Мэри отвернулась к стеклянным дверям.
– Зато вид отсюда красивый.
– Раньше он был еще лучше.
Зайдя сзади, он приобнял ее за плечи.
– Но-но, – сказала она.
– Так вы расскажете, что привело вас сюда?
– Два детектива из отдела по расследованию убийств…
– Да, я знаю. Лаббок и Джексон.
– Прибыли допросить меня.
– Допросить о чем?
– О смерти Кении Гоча.
– А с каких это пор детективы из убойного отдела расспрашивают о больных, умерших в хосписе от неизлечимой болезни?
– Кении Гоч умер не от саркомы. Ему перерезали горло.
– Но какого черта кому-то могло понадобиться убивать и без того практически мертвого человека? – воскликнул Свистун, однако это было с его стороны чисто машинальной реакцией. – Чтобы он не исповедался никому ни в чем, что затрагивало бы интересы третьих лиц, – ответил он на собственный вопрос. – Гоч вам в чем-нибудь исповедовался?
– Только в том, что раскаивается в собственной жизни. Ближе к концу ему стало казаться, что СПИД это кара Божья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90