Они различают добро и зло, различают справедливость и несправедливость, но суд, прения, разбирательство, – все это не про них.
Он убрал лупу, закрыл футляр, поднялся с места.
– Жаль, что так вышло со снимками. Давайте еще разок попробуем.
Он сделал несколько шагов по направлению к двери, затем остановился.
– А живя среди индейцев, вы сами верили в духов? – спросил он. – Верили в колдовство?
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. У нее перехватило дыхание.
– На вашем месте, – сказал он, – я бы сжигал каждую волосинку, остающуюся на гребешке. Сжигал бы обрезки ногтей и зеркала занавешивал бы.
Он насмешливо улыбнулся, излагая ей азы противодействия силам черной магии.
И вдруг из его «дипломата» раздался звон, сперва напугав, а затем рассмешив их обоих.
– Мой радиотелефон, – сказал он. – Возьму трубку уже на улице.
После его ухода ее начало трясти. Она не знала, не слишком ли себя выдала, подстроив ему ловушку в расчете на какое-нибудь неосторожное высказывание с его стороны. И она по-прежнему далеко не была уверена в том, что теперь, по истечении десяти лет, нашла именно того человека, на которого охотилась. Был, правда, способ на все сто процентов убедиться в том, что заказчиком тогдашнего похищения детей является именно он. Похититель, которому позднее отрубили голову индейцы, успел сказать им, что на ягодице у заказчика родимое пятно в форме паука.
Свистун не поехал ни на побережье, ни в Гриффит-парк, ни на кладбище Форест-лаун.
В своем видавшем виды «шевроле» он отправился в лос-анджелесский хоспис. Припарковал машину на стоянке, прошел в здание и очутился у стойки, к которой подходят все, кому хочется посетить умирающих.
Придвинул поближе к стойке пластиковое кресло, уселся в него. Долгое время никто не обращал на него никакого внимания. А потом пожилая женщина, сидевшая через два кресла от него, подавшись вперед, затеребила его за рукав.
– Раньше я вас здесь не видела.
– А я здесь впервые.
– Меня зовут Роза Маджиоре.
– А меня Уистлер.
– Как поживаете? И кого пришли навестить?
– В каком смысле, кого?
– Мать? Отца? Жену?
– Никого. У меня здесь никого нет.
– Понятно.
– Неужели?
Ее высказывание поразило его, потому что сам он как раз не понимал, чего ради сюда явился. Если, конечно, отвлечься от нестерпимого желания, охватившего его в кофейне «У Милорда», – желания уцепиться за слова покойного Гоча, пусть даже они представляют собой не более чем намек.
– Вы бы удивились, – сказала миссис Маджиоре, – сколько народу сюда приходит – и далеко не все, чтобы навестить родных или друзей.
– Вот как? А не могли бы вы объяснить мне, по какой причине они это делают?
– Ну, например, я знавала кое-кого, пришедшего сюда только затем, чтобы убедиться, что он не испугается.
– Не испугается при виде больных?
– Не испугается при виде умирающих. Вы же знаете, все, связанное со смертью, окружено для большинства из нас, особенно в нынешние времена, невероятной тайной. Когда я была маленькой, моих соседей забирали на кладбище прямо из дому. А до тех пор гроб с телом стоял в гостиной и старший сын или старшая дочь сидели возле него целую ночь. И покойников целовали в лоб. Даже в губы. Теперь такого уже не встретишь. И похороны настоящие, с отпеванием и с поминками, проводят все реже. Людей кремируют, прах ссыпают в урну – и все. Через год, бывает, заказывают панихиду. А бывает, что и не заказывают.
– И вам кажется, что в старину все это было организовано лучше?
Свистун искренне задал этот вопрос. Ему действительно было интересно узнать, что думает по этому поводу пожилая дама.
– Мне кажется, так было проще для тех, кто остается. Понимаете, что я хочу сказать? Может быть, так мы учились не слишком-то бояться смерти. Подумав, она добавила: – Хотя, может быть, я и не права.
– А кого вы сами пришли повидать?
– Мужа. У него рак. Сейчас у него наши дети. Один из них прилетел из Флориды, а другой из Техаса. Мне хотелось бы, чтобы они смогли попрощаться с отцом в мое отсутствие.
– А почему непременно в ваше отсутствие?
– Это же сыновья. Откуда мне знать, о чем именно захотят рассказать мальчики отцу из того, что не стоит слушать их матери?
Поглядев на него, она улыбнулась. И сразу словно бы помолодела.
Свистун улыбнулся в ответ, а она потрепала его по руке.
– Многих просто утешает, когда они приходят посидеть здесь. А может быть когда-нибудь вам самому захочется поговорить с кем-нибудь из умирающих, к которому никто не пришел.
– А такое здесь допускается?
– Здесь множество добровольных помощников.
Двое крупных мужчин, смахивающих на итальянцев, вошли из коридора в зал ожидания. Обоим было где-то под шестьдесят. И вид у них был настолько безутешный, словно оба только что потеряли отца. Отец умер в чужом и странном месте – и это, должно быть, напугало их. Они странно посмотрели на Свистуна – посмотрели так, словно выискивали в его внешности приметы смертельной болезни.
Они оказались сыновьями пожилой дамы, и она познакомила их со Свистуном. Мужчины так боязливо подали ему руку, словно боялись подцепить чужое заболевание или, как минимум, чужое горе. Затем один из них напомнил, что внизу их ожидают в машине, а миссис Маджиоре пошла в палату к мужу.
После ее ухода и чуть ли не бегства ее сыновей, Свистун вновь уселся в свое кресло, – но тут же вскочил, потому что в зал ожидания вошла наконец сиделка – вся в зеленом, на белом галстуке виднелась эмблема хосписа.
Она была скорее коротышкой, причем довольно неуклюжей, но держалась столь властно – и в то же самое время подозрительно и оценивающе (причем так, словно Свистун был не незнакомцем, а человеком, уже однажды нанесшим ей тяжкое оскорбление), что показалась высокой и стройной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90