Снял с полки еврейскую поминальную повязку, наложил ее себе на лоб, закрепил черной резинкой. Затем повязал другую на руку – так подсказывала ему не столько вера, сколько традиция.
Прикоснулся к вискам кончиками пальцев обеих рук и принялся раскачиваться из стороны в сторону, представляя себе, будто он находится у Стены Плача в Иерусалиме.
Когда Риальто поднялся по лестнице к себе на второй этаж и, миновав площадку, оказался перед дверью в собственную квартиру, у него не хватило остроты реакции, чтобы броситься в бегство.
Из тени коридора выступили Эрни Лаббок и Марти Джексон.
– Ну-ка, поглядим, – сказал Лаббок. – Никак, одноглазый зассыха домой наведался. Но к чему тебе уборная? Ты ведь ссышься прямо из глаза.
– Подойди поближе и я вытру ссаку о твой галстук, – ответил Риальто.
– На обмен любезностями нет времени, – сказал Лаббок. – Впусти нас. Надо же наконец укрыться от ветра.
– Нет никакого ветра, – возразил Риальто.
– Сейчас уши тебе прочистим – и сразу начнется, – сказал Джексон.
Подражают комическим парочкам с телевидения, подумал Риальто. Что ж, дело привычное. Он вставил ключ в скважину.
Лаббок и Джексон, оттерев его плечами, ввалились в квартиру первыми. Походили они сейчас на двух слонов. Лаббок застыл посредине гостиной, а Джексон наскоро осмотрелся в квартире, сунув нос и в кухню, и в ванную.
– Вот, значит, как живет городское дно, – сказал он.
Риальто следил за ними. В руке у него был ключ – и он жалел о том, что это не нож и не пистолет. Как бы ему хотелось избавиться от этих ублюдков – избавиться раньше, чем они возьмутся за него как следует.
– В ногах правды нет, Майк.
Произнеся это, Джексон сел на диван и бесцеремонно развалился на нем. Лаббок тут же занял единственное кресло, оставил на выбор хозяина несколько одинаковых стульев с жесткой спинкой. Стулья окружали журнальный столик у окна. На столике стояла пишущая машинка и в беспорядке лежали перепечатанные и недопечатанные отчеты.
– Над чем-нибудь работаешь или только малолетками торгуешь? – спросил Джексон столь же непринужденно, как если бы осведомился о том, как поживает матушка собеседника.
– Сутенерства мне не пришьете, – ответил Риальто тоном официанта, объявляющего, что в меню нету омлета с трюфелями.
– Ты соврешь, недорого возьмешь, верно? Ты ведь человек хладнокровный. Поглядеть только, как расселся перед нами! Врет – и не краснеет, – сказал Джексон.
Лаббок подхватил тему:
– Нам прекрасно известно, что ты мошенник, вымогатель и сутенер.
– И все это разом, – добавил его напарник.
– Но мы не знали, что у тебя хватит наглости стать наемным убийцей.
– Ну и ну, – пробормотал Риальто с изумлением и напускной веселостью.
– Ты что, не слышишь меня? – спросил Джексон.
– Я что-то услышал про наемных убийц, но решил, что ослышался.
– Понимаю, как тебя огорчает подобное обвинение, – начал Джексон.
– Тебя, старого сводника, – добавил Лаббок.
– … поскольку ты решил, что никто тебя даже не заподозрит, – продолжил Джексон.
– Кто тебя, мудака, надоумил сменить ремесло? – поинтересовался Лаббок.
– Решил на старости лет заделаться киллером, – завершил «обвинительное заключение» Джексон.
Риальто судорожно дернулся; тошнота поднялась из глубины живота и подступила к горлу, грозя задушить его или, поднявшись еще выше, выплеснуться наружу из пустой глазницы. Он закашлялся и самым тщательным образом прочистил горло.
– Ну, вы меня и ошарашили, – сказал он. – Я следил за вашими рассуждениями, да только где мне за вами угнаться? Значит, я, по-вашему, наемный убийца? Угостите меня той травкой, которой вы накурились.
– А Кении Гоча ты знаешь? – спросил Джексон.
– Я бы так не сказал.
– А ты навестил его в хосписе сегодня утром?
– Заскочил ненадолго.
– Выходит, ты его знаешь.
– Мы с ним ни разу не обменялись и парой слов.
– Ради всего святого! Этот парень облевал тебя своей кровью! Неужели это нельзя назвать знакомством?
– Мне показалось, будто он хочет что-то сказать. Вот я к нему и наклонился.
– И что же он сказал?
– Ничего.
– А чего это тебя туда понесло, Майк? – спросил Лаббок, перехватывая инициативу допроса.
– Я пообещал родственнику Кении Гоча – его кузену, да нет, так, седьмая вода на киселе, – что навещу его. С моей стороны это было актом христианского милосердия.
– Этот парень умирал от СПИДа, – сказал Джексон.
– От саркомы, – уточнил Лаббок.
– Что ж, это его, как я понимаю, и прикончило, – сказал Риальто.
– Нет, Риальто, прикончило его не это. Его прикончили лезвием. Хирурги называют это лезвие валь-вулотомом, – объяснил Джексон. Он погрозил Риальто указательным пальцем. – Его держат двумя пальчиками, чтобы проникнуть в самые укромные местечки. И острый он, как бритва, которой подбриваются поблядушки.
– А теперь такими штуковинами вообще не пользуются, – добавил Лаббок. – Антикварные изделия. Ты собираешь антиквариат, а, Майк?
– Ради Бога, откуда мне знать про эту чертову штуковину? – Риальто понимал, что голос его стал визгливым, что в нем послышались нотки страха, да и под мышками у него уже все вспотело. -Я этой штуковиной и пользоваться-то не умею.
Джексон молниеносно вскочил с дивана. Пронесся по комнате, как вихрь, выдвигая один за другим ящики, открывая полки и хватая с них все, что подвернется под руку. Он промчался на кухню, собрал в две полные пригоршни домашние инструменты Риальто и всевозможные кухонные ножи, вернулся в гостиную и вывалил все на столик под самым носом у хозяина.
Садовые ножницы, отвертка, пассатижи, кухонные ножи, машинка для очистки яблок, штопор и еще пара-тройка предметов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90