– Мне приятней не было бы – и вам наверняка тоже. Ладно, вы уже узнали про Джорджа все, что вам нужно?
– А вы не встречались с его другом по имени Кении Гоч?
– Ответ зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «встречались», раз уж вы так заинтересованы вопросами языка и точным значением каждого слова. Когда он приходил сюда, а Джорджа не оказывалось дома, я разговаривал с Кении через дверь – как с вами сейчас.
– А вам известно, что Гоч умер?
– А в газетах про это написали?
– Да нет, не думаю.
– А по телевизору передали?
– Не думаю, чтобы кто-нибудь обратил внимание на его смерть.
– Тогда откуда мне знать?
– Я думал, Джордж мог упомянуть об этом в разговоре с вами.
– Мы с Джорджем не больно-то часто разговариваем. – В и без того громком голосе послышались напряженные нотки. – Но вот что я вам скажу: этот Гоч здесь уже давненько не появлялся. Должно быть, они поссорились. Проституты ведут себя точно так же, как проститутки. Вечно ссорятся друг с дружкой.
– А вам не известно, не заезжал ли он хоть когда-нибудь в хоспис проведать Кении?
– Мне бы он, в любом случае, не сказал.
– Что ж, по-моему, у меня на данный момент не осталось вопросов к вам.
– Вы ведь не клиент, не так ли, – послышалось из-за двери, и это не было вопросом.
– Нет. Я пытаюсь кое-что выяснить, а этот Кении Гоч и ваш Джордж – одна из моих зацепок.
– Но вы ведь не из полиции?
– Я частный сыщик.
– Ну, и ладно.
– Благодарю вас, – сказал Свистун.
– Эй!
Этот возглас заставил уже отправившегося было восвояси Свистуна обернуться. Послышался шорох десятки, которую по полу пропихнули в коридор из-под двери.
– Если вы сходите за бутылкой на эту десятку, мы с вами сможем еще потолковать. И, может быть, я расскажу вам кое-что, о чем вы не догадались спросить, потому что и не подумали, будто мне это известно.
Свистун подобрал с полу десятку.
– Что вы любите? – спросил он.
– А вы?
– Я уже давно завязал.
– Тогда водку. Она отлично идет практически под все, что угодно.
– А где мне…
– От ворот направо, до угла и потом снова направо. Там есть магазинчик. А на обратном пути просто войдите в квартиру. Я оставлю дверь открытой.
Свистун прогулялся за бутылкой и через двадцать минут вновь оказался у двери. Та оказалась открыта, как и пообещал управляющий.
В квартире стоял сладковатый и вместе с тем пряный запах.
Управляющий – или, как он теперь понял, управляющая – находилась во второй комнате. Она пела. Она пела ту же самую песню, которая приснилась ему нынче ночью.
– «И чудеса, и чудеса его любви», – пела она. Услышав его шаги по паркету, она сразу же прервала пение.
– Сюда, – окликнула она. – Направо. Короткий коридор раздваивался. Одна дверь вела на кухню, а другая – в гостиную.
На окнах были занавесочки, на голом сосновом столе стояла большая банка из-под майонеза, а в ней – цветы. Прямо рядом с цветами в пятне солнечного света пригрелась белая кошка. Она поглядела на вошедшего с чисто кошачьим презрением, глаза у нее были зелеными, как бутылочное стекло, затем дважды моргнула, закрыла глаза и погрузилась в дремоту.
Так дело обстояло на кухне. В гостиной же на окнах были тяжелые зеленые шторы. Такие держат, если комната выходит на восток, чтобы не выцвели ковры. Свистуну показалось, будто он попал в подводное царство, сам воздух был здесь плотный, как вода.
Шесть или семь кошек лежали или сидели на стульях и на книжных полках. Та, что покоилась на коленях у женщины, сидящей в дальнем конце комнаты, была черной и посмотрела она на Свистуна настороженно.
Женщина в темно-зеленом с атласной оторочкой халате казалась каменным изваянием. Руки ее, насколько можно было судить в таком освещении, были красивы – и оставались красивыми до сих пор. Из-под халата выпячивалась и отчасти торчала наружу огромная грудь. Голова и лицо были обмотаны шарфом, лишь глаза оставались открытыми.
– У меня есть немного виски, немного апельсинового сока и тоник, на случай, если вы передумаете, – сказала она.
– Что мне для вас сделать? – спросил Свистун.
– Смешайте с тоником.
На полке бара, рядом с миксером, стояло дубовое ведерко с ледяными кубиками.
Свистун приготовил ей водку, а себе – тоника со льдом.
– А как называется та рождественская песенка, которую вы только что напевали?
– Ее пели в церквах во время зимнего солнцестояния задолго до того, как она стала рождественской песенкой.
Поскольку он не попросил никакого объяснения (хотя и любопытно ему было, где эту песенку подцепила Мэри Бакет), женщина рассмеялась.
Он подал ей напиток и на мгновение их пальцы соприкоснулись. Невольно он скосил глаза: груди у нее были круглыми и крепкими. Это были груди молодой женщины – или женщины, находящейся в превосходной форме.
– Сиськами я всегда славилась, – сказала она, словно перехватив его взгляд.
Он отошел, присел в кресло, сказал:
– Оно и видно.
– Кормилицы. Так я их называла. Мои кормилицы. Мужчины вовсе не любят огромные титьки – это пропаганда. Они любят такие, чтобы они, когда за них ухватишься, пружинили.
Свистун почувствовал, что краснеет. И сам удивился этому.
– Я вас удивила или, напротив, завела? Или, может, вам просто жарко?
Его реакция явно доставила ей удовольствие. Свистун, прикоснувшись к щеке, рассмеялся.
– Вот уж не ожидал. Со мной обычно этого не бывает.
– Я застигла вас врасплох. Вы зашли, ожидая встретить здесь старуху, я ведь так редко разговариваю, что практически разучилась говорить. Жирную огромную старуху с седыми нечесаными волосами. – Она высвободила из-под шарфа, которым была замотана ее голова, пышные черные волосы и распустила их по плечам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90