имен-
но в нем мир концентрирует свое рождение и свои битвы; наука
о нем, возможности которой наметил Барт в поисках силовых
линий в литературе, и есть письмо" (там же, с. 28).
Трудно не согласиться с Торил Мой, когда она утвержда-
ет, что подобная позиция "высвечивает убежденность Кри-
стевой, что искусство или литература именно как раз потому,
что они опираются на понятие "субъекта", являются привилеги-
рованным местом трансформации или перемены: абстрактная
философия означающего способна только повторять формальные
жесты своих литературных моделей" (279, с. 27).
Несомненно, что в своей трактовке субъекта Кристева го-
раздо ближе Лакану, чем Дерриде; она во многом сохраняет
лакановскую, и через него восходящую к Фрейду интерпрета-
цию субъекта как внутренне противоречивого явления: находя-
щегося в состоянии постоянного напряжения, на грани, часто
преступаемой, своего краха, развала, психической деформации,
вплоть до безумия, и судорожно пытающегося восстановить
свою целостность посредством символической функции вообра-
жения, которая сама по себе есть не что иное, как фикция.
Может быть, одной их специфических черт Кристевой является
ее "теоретический акцент" на неизбежности и "профи-
лактической необходимости" этого "царства символического" как
обязательного условия существования человека.
Другой акцент касается понимания "экзистенциального со-
стояния" человека как прежде всего находящегося на грани
145
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
именно психологического, психического срыва, ведущего неиз-
бежно к разного рода психозам: шизофреническому, параной-
дальнему, истерическому, галлюцинаторному. Как это часто
бывает в работах фрейдистской ориентации с эстетико-
философским уклоном, патология настолько сливается с нормой,
что провести между ними четкую грань вряд ли возможно.
Более того, она сознательно стирается, поскольку именно болез-
ненное состояние психики "человека современного", ложность
представления о норме и природная, исконная "ненормальность
нормы" , легитимизированная "наивным оптимизмом" буржуаз-
ного рационализма, служат "морально-теоретическим" оправда-
нием критики социальных структур западного общества, его
"ментальных институтов".
Позиция далеко не столь исключительная или экзотическая,
как это может показаться на первый взгляд, скорее вполне
закономерная для нравственно-идеологического неприятия любой
социальной системы: достаточно вспомнить инвективы, порож-
денные российским демократическим менталитетом, против
"гомо советикус" , "порчи генетического фонда" , "совковости
мышления" -- т. е. позицию отторжения социально-
политического феномена через эмоциональную критику его пси-
хологического проявления. Как леворадикальная интеллигенция
Запада 60-х -- 80-х гг., так и "демократы" России 90-х не
приемлют соответственно буржуазность или социалистичность
духа, концентрируя свое внимание на образе мышления и, при
всей взаимопротивоположности полюсов критики и идеалов,
аргументация идет по той же
проторенной дороге.

"АБЪЕКЦИЯ", "ИСТИННО-РЕАЛЬНОЕ"
Еще одной специфиче-
ской чертой теоретической
позиции Кристевой, довольно
заметно выделявшей ее на
общем фоне постструктурали-
стских работ и "вытал-
кивавшей" ее на обочину "магистрального" пути развития этого
течения где-то до второй половины 80-х гг., было ее преимуще-
ственное внимание к довербальной стадии языкового становле-
ния "говорящего субъекта". Этот интерес исследовательницы
четко прослеживается с самого начала 70-х гг. и вплоть до
самых последних работ, где она продолжила свой труд по кон-
струированию гипотетических стадий формирования сознания
ребенка. В частности, ее концепция "абъекции" и "истинно-
реального" предстают как этапы становления субъекта, хроно-
логически предваряющие "стадию зеркала", а первая -- даже
146
стадию лакановского Воображаемого. "Абъекция" (ab-Jection)
процесс отпадения, в результате которого возникает "абъект"
"отпавший объект". Не являясь ни объектом, ни субъектом,
абъект представляет собой первую попытку будущего субъекта
осознать факт своего отделения от до-эдиповской матери со
всем комплексом шоковых ощущений, связанных с этим событи-
ем; при этом состояние абъекции распространяется не только на
ребенка, но и на мать. Истинно-реальное (le vreel -- от le vrai
"истина" и le reel -- "реальность) является дальнейшей раз-
работкой лакановского "реального" и, как и у Лакана, носит
двойственный характер: с одной стороны, оно характеризует
степень психического становления индивида (в ходе созревания
самосознания ребенка), с другой -- особый тип взрослой мен-
тальности психотика, не способного за знаком увидеть референт
и принимающего означающее за реальность; в результате проис-
ходит "конкретизация" означающего, типичная для искусства
постмодернизма. Кристева утверждает, что травмы, которые
ребенок получает в ходе "неудачного" прохождения этих ступе-
ней развития, потом -- во взрослом состоянии -- становятся
источниками соответствующих психозов.

Кристева и Даррида
Обособленным положением Кристевой в рамках
"постструктуралистско-деконструктивистского проекта" в нема-
лой степени обусловлены и ее
довольно ранние столкнове-
ния с Дерридой. Если в
сборнике его статей и интер-
вью 1972 г. "Позиции" (155)
Кристева выступала в роли
сомневающегося оппонента, стремящегося уточнить основные
положения его философской системы, то уже в 1974 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107