"Патологический мир не объясняется зако-
нами исторической причинности (я имею в виду, естественно,
психологическую историю), но сама историческая каузальность
возможна только потому, что существует этот мир: именно этот
мир изготовляет связующие звенья между причиной и следстви-
ем, предшествующим и будущим" (там же, с. 55).
Поэтому корни психической патологии, по Фуко, следует
искать "не в какой-либо "метапатологии", а в определенных,
исторически сложившихся отношениях к человеку безумия и
человеку истины (там же, с. 2). Следует учесть, что "человек
истины", или "человек разума", по Фуко, -- это тот, для кото-
рого безумие может быть легко "узнаваемо", "обозначено (т. е.
определено по исторически сложившимся и принятым в каждую
конкретную эпоху приметам, и поэтому воспринимаемым как
"неоспоримая данность"), но отнюдь не "познано". Последнее,
вполне естественно, является прерогативой лишь нашей совре-
менности -- времени "фукольдианского анализа". Проблема
здесь заключается в том, что для Фуко безумие в принципе
неопределимо в терминах дискурсивного языка, языка традици-
онной науки; потому, как он сам заявляет, одной из его целей
было показать, что "ментальная патология требует методов ана-
лиза, совершенно отличных от методов органической патологии,
что только благодаря ухищрению языка одно и то же значение
было отнесено к "болезни тела" и "болезни ума" (там же, с.
10). Как заметил по этому поводу Саруп: "Согласно Фуко,
безумие никогда нельзя постичь, оно не исчерпывается теми
понятиями, которыми мы обычно его описываем. В его работе
"История безумия" содержится идея, восходящая к Ницше, что
в безумии есть нечто, выходящее за пределы научных катего-
рий; но связывая свободу с безумием, он, по моему, романтизи-
рует безумие. Для Фуко быть свободным значит не быть ра-
циональным и сознательным" (350, с. 69). Иными словами,
перед нами все та же попытка объяснения мира и человека в
нем через иррациональное человеческой психики, еще более
долженствующая подчеркнуть недейственность традиционных,
"плоско-эволюционистских" теорий, восходящих к позитивист-
ским представлениям.

Дисциплинарная власть и всеподнадзорность
Однако даже не очеред-
ная демонстрация идеи ирра-
циональности исторического
развития, -- идеи, проходя-
щей сквозной линией через
все творчество Фуко,
обеспечила такое высокое
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 81
значение этой ранней работы ученого во всей системе его взгля-
дов. Именно проблематика взаимоотношения общества с
"безумцем" ("наше общество не желает узнавать себя в больном
индивиде, которого оно отвергает или запирает; по мере того,
как оно диагнозирует болезнь, оно исключает из себя пациен-
та") (там же, с. 63) позволила ему впоследствии сформулиро-
вать концепцию "дисциплинарной власти" как орудия формиро-
вания человеческой субъективности.
Фуко отмечает что к концу Средневековья в Западной
Европе исчезла проказа рассматривавшаяся как наказание че-
ловеку за его грехи в образовавшемся вакууме системы мо-
ральных суждений ее место заняло безумие. В эпоху Возрожде-
ния сумасшедшие вели как правило бродячий образ жизни и не
были обременены особыми запретами, хотя их изгоняли из горо-
дов, но на сельскую местность эти ограничения не распростра-
нялись. По представлениям той эпохи "подобное излечивалось
себе подобным", и поскольку безумие, вода и море считались
проявленнем одной и той же стихии изменчивости и непостоян-
ства, то в качестве средства лечения предлагалось "путешествие
по воде". И "корабли дураков" бороздили воды Европы, будо-
ража воображение Брейгеля, Босха и Дюрера проблемой
"безумного сознания", путающего реальность с воображаемым.
Это еще было связано с тем, что начиная с ХVII в., когда
стало складываться представление о государстве как защитнике
и хранителе всеобщего благосостояния, безумие, как и бедность,
трудовая незанятость и нетрудоспособность больных и престаре-
лых превратились в социальную проблему, за решение которой
государство несло ответственность.
Через сто лет картина изменилась самым решительным об-
разом - место "корабля безумия занял "дом умалишенных: с
1659 г. начался период, как его назвал Фуко, "великого заклю-
чения" -- сумасшедшие были социально сегрегированы и
"территориально изолированы" из пространства обитания
"нормальных людей", психически ненормальные стали регулярно
исключаться из общества и общественной жизни. Фуко связы-
вает это с тем, что во второй половине ХVII в. начала прояв-
ляться "социальная чувственность", общая для всей европейской
культуры: "Восприимчивость к бедности и ощущение долга
помочь ей, новые формы реакции на проблемы незанятости и
праздности, новая этика труда" (183, с. 46).
В результате по всей Европы возникли "дома призрения",
или, как их еще называли, "исправительные дома, где без вся-
кого разбора помещались нищие, бродяги, больные, безработ-
ные, преступники и сумасшедшие. Это "великое заключение", по
82 ГЛАВА I
Фуко, было широкомасштабным "полицейским" мероприятием,
задачей которого было искоренить нищенство и праздность как
источник социального беспорядка: "Безработный человек уже
больше не прогонялся или наказывался; он брался на попечение
за счет нации и ценой своей индивидуальной свободы. Между
ними и обществом установилась система имплицитных обяза-
тельств: он имел право быть накормленным, но должен был
принять условия физического и морального ограничения своей
свободы тюремным заключением" (183, с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107