140
В результате "означивание" в условиях торжества реляти-
вистских представлений о проблематичности связи литературных
текстов с внелитературной действительностью стало сводиться к
проблематике порождения внутритекстового "смысла" одной
лишь "игрой означающих". Еще большей редукции подверглись
понятия "гено-" и "фено-текст": первый просто стал обозначать
все то, что гипотетически "должно" происходить на довербаль-
ном, доязыковом уровне, второй -- все то, что зафиксировано в
тексте. Сложные представления Кристевой о "гено-тексте" как
об "абстрактном уровне лингвистического функционирования", о
специфических путях его "перетекания", "перехода" на уровень
"фено-текста", насколько можно судить по имеющимся на сего-
дняшний день исследованиям, не получили дальнейшей теорети-
ческой разработки, превратившись в ходячие термины, в модный
жаргон современного критического "парлерства".
Кристева была, пожалуй, одним из последний певцов по-
этического языка как некой языковой субстанции, противопос-
тавленной языку практическому, в том числе и языку естествен-
ных наук. Концепция поэтического языка имеет давнюю исто-
рию даже в границах формалистического литературоведения XX
в. Достаточно вспомнить русских формалистов, теории Р. Якоб-
сона, первоначальный период англоамериканской "новой крити-
ки", концентрировавшей свои усилия как раз в области построе-
ния теории поэтики; многочисленные работы пионеров француз-
ского, русского, чешского, польского структурализма 60-х гг.
Все они, разумеется, создавали многочисленные труды и по
теории прозы, но основные их усилия были направлены на до-
казательство "поэтической природы" художественного, литера-
турного языка.
Примерно в конце 60-х гг. концепция поэтического языка
в прямолинейной своей трактовке сошла на нет, поскольку на
первый план выдвинулась проблема коренного переосмысления
языка как такового и выявления его исконно сложных отноше-
ний с "истиной", "научностью", "логической строгостью", с про-
блемой доказательства возможности формализации понятийного
аппарата любой дисциплины.
Кристева периода написания своего капитального труда
"Революция поэтического языка" (1974) была весьма далека от
структуралистски-наивных представлений об особой природе
поэтического языка и название ее работы несколько обманчиво,
поскольку фактически общий ее итог -- отход от концептуаль-
ного приоритета поэтического языка. Для французских структу-
ралистов, переходящих на позиции постструктурализма, таких
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ 141
как Ф. Амон, А. Мешонник, П. Рикер 8, этот процесс затянул-
ся практически до начала 80-х гг., и хотя автор "Революции
поэтического языка" эволюционировал значительно быстрее, тем
не менее опыт структурализма заметен и в этой книге, при всей
ее несомненной постструкту-
ралистской направленности.

Проблема субъекта
Разумеется, можно счи-
тать, что перед нами здесь
просто другой вариант пост-
структурализма, значительно
более тесно, "кровно" связанный с изначальными структуралист-
скими представлениями. Но раз уж речь зашла о своеобразии
кристевского постструктурализма, то следует более подробно
сказать и о другом -- о том, что так заметно выделяло Кри-
стеву уже на начальном этапе становления литературоведческого
постструктурализма: о ее постоянном интересе к проблеме субъ-
екта.
Мне хотелось бы привести рекламную аннотацию к
"Полилогу" (1977), написанную самой Кристевой, поскольку
именно здесь, на мой взгляд, она наиболее четко сформулирова-
ла то, чего хотела добиться и к чему стремилась:
"Полилог" анализирует различные практики символизации:
от самых архаичных -- языка, дискурса ребенка или взрослого
через живопись эпохи Возрождения (Джотто, Беллини) и прак-
тику современной литературы (Арто, Джойс, Селин, Беккет,
Батай, Соллерс) и вплоть до их применения современными
"гуманитарными науками": лингвистикой (классической и совре-
менной), семиотикой, эпистемологией, психоанализом.
Проходя таким образом сквозь переломные эпохи истории
человечества -- Христианство, Гуманизм, XX век -- и изучая
процессы устаревания традиционных кодов как свидетельство
становления новой личности, нового знания, эта книга все время
ставит вопрос о "говорящем субъекте". Если она выявляет в
каждом тексте, как может возникнуть из негативности, доходя-
щей до полного исчезновения смысла, новая позитивность, то
тем самым она доказывает самим ходом своего рассуждения, что
единственная позитивность, приемлемая в современную эпоху,
-- увеличение количества языков, логик, различных сил воздей-
ствия. Поли-лог: плюрализация рациональности как ответ на
____________________
8 Я нарочно называю здесь до известной степени "пограничные",
"маргинальные" (с точки зрения общепостструктуралистской перспективы)
имена теоретиков, не являвшихся "ведущими" представителями постструк-
туралистской теоретической мысли.
142
кризис западного Разума. Это тот вызов множеству коренных
изменений, каждый раз сугубо специфических, вызов смерти,
которая угрожает нашей культуре и нашему обществу, в языках,
множественность которых является единственной приметой су-
ществования жизни" (270).
Постулированный здесь особый интерес к субъекту всегда
был характерен для работ Кристевой и выделял ее даже в са-
мую начальную пору становления постструктурализма, во второй
половине 60-х гг.
Здесь сразу необходимо оговориться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107