Пусть Бог решает. Ты ни с кем там не советуйся, а сам скажи — кого.
— Кто тяжелее ранен?
Рассмеявшись, Флинн ответил:
— Очень хорошо! Есть контрпредложение. Ты не согласился бы на кардинала? Думай сразу. Раненый священник, раненый англичанин или здоровый кардинал?
Шрёдер почувствовал, как в нем закипает раздражение, и с тревогой подумал, что Флинн тоже может обозлиться.
— Кто же все-таки более серьезно ранен?
— Бакстер.
Шрёдер заколебался. Он посмотрел вокруг, но не решился ничего сказать.
— Думай быстрее, — подстегнул его Флинн.
— Бакстера.
Флинн ответил, притворяясь расстроенным:
— Сожалею. Правильнее было бы просить, конечно же, за кардинала. Ты знал это, Берт. Если бы ты назвал кардинала, я освободил бы его.
Шрёдер посмотрел вниз на свою незажженную сигару. Когда он заговорил, голос его дрожал:
— Сомневаюсь в этом.
— Не сомневайся во мне в подобных делах. Я лучше потеряю заложника, но наберу очки.
Шрёдер вынул носовой платок и вытер вспотевшую шею.
— Мы ведь ведем этот спор не для того, чтобы определить, у кого крепче нервы, и у кого крупнее… крупнее…
— Яйца.
— Да. Мы и не пытаемся вести его. Таков старый полицейский завет. — Шрёдер быстро взглянул на Беллини, который выглядел довольно раздраженным, и добавил: — Никто здесь и не собирается рисковать жизнями невинных людей…
— Невинных? В войне больше нет невинных граждан! Все мы солдаты по собственному выбору, по призыву на службу, по принуждению или по призванию. — Флинн глубоко вздохнул и продолжал: — Даже очень хорошо, когда партизанская война длится долго — тогда у каждого есть возможность отомстить по меньшей мере хоть раз в жизни. — Он замолк, а потом добавил: — Давай все же оставим эту тему. Мне хотелось бы получить телевизор сейчас же. Пошли сюда Бурка.
Шрёдер наконец раскурил сигару и ответил:
— Извините, но он временно отсутствует.
— Я, кажется, уже просил, чтобы он постоянно был где-нибудь рядом. Видишь ли, Шрёдер, ты еще не совсем приспособился к общению со мной.
— Но ему нужно было отлучиться. Он скоро позвонит сам. — Шрёдер сделал паузу, а потом продолжал, но уже совсем другим тоном: — Послушайте, я все о том же, о налаживании общения, как вы сказали, — могу ли я снова попросить вас не подпускать мистера Хики к телефону?
Флинн промолчал. Тогда Шрёдер продолжал:
— Не хочется, чтобы начались какие-нибудь неприятности, но он говорит одно, а вы — другое. Я имею в виду, что он настроен очень негативно и очень… пессимистически. Мне всего лишь нужно, чтобы вы осознали, что в случае…
Телефон замолк.
Шрёдер откинулся на спинку стула и достал новую сигару. Он думал о том, как легко договариваться с Флинном и как трудно с Хики. Эта мысль разозлила его, и он раздраженно швырнул сигару в пепельницу. «Хороший парень — плохой парень». Старый жульнический прием в каждой игре. И сейчас Флинн и Хики смеются над ним. «Вот сволочи»! — подумал он.
Лэнгли посмотрел на Шрёдера, а затем бросил взгляд на блокнот для заметок, который держал в руке. После каждого такого диалога его переполняло чувство разочарования и бесполезности переговоров. Переговоры — не его конек, и Лэнгли не понимал, зачем Шрёдер ведет их. Внутренний голос шептал Лэнгли: надо взять трубку у Шрёдера, обложить Флинна и сказать, что он дохлый недоносок. Он закурил и удивился, заметив, что руки у него трясутся.
— Вот подонки! — прошипел он.
В комнату вошла Роберта Шпигель, уселась в свое кресло-качалку и уставилась в потолок.
— Ну как, чья берет? — спросила она.
Беллини оторвал взгляд от окна и заметил:
— Наберутся ли они столько же храбрости, сколько в них набито дерьма!
— Ирландцы — одни из немногих, кто действительно храбр, — ответил Шрёдер.
Беллини снова повернулся к окну. Шпигель беззаботно раскачивалась в кресле, а Лэнгли наблюдал за дымком своей сигареты. Шрёдер молча разглядывал бумаги, разбросанные на столе. В соседней комнате все так же беспрерывно звонили телефоны. В вечерней темноте гулко раздавался голос в мегафоне, а эхо отражалось от окна. Каминные часы звучно тикали, и Шрёдер непроизвольно обратил на них внимание — 9.17 вечера. А днем, в 4.30, он маршировал на параде, был доволен собой и радовался жизни. Сейчас же у него в горле застрял комок, и жизнь вовсе не кажется такой уж прекрасной. Почему всегда найдется кто-то, кто испортит праздник?
Глава 38
Морин скользнула за толстую колонну и оттуда наблюдала за Хики, который стоял, подслеповато озираясь в полутьме. Сзади него по лестнице спускалась Меган, непринужденно размахивая тяжелым пистолетом, — так женщины обычно носят дамскую сумочку, но Морин и сама раньше так же носила оружие.
Морин видела, как они перешептываются друг с другом. Она знала, о чем они говорят, хотя и не слышала слов: куда Морин могла запропаститься? Стоит ли искать в разных направлениях? Стрелять? Или окликнуть? Включать ли ручные фонарики? Она затаилась совсем близко от них, всего футах в пятнадцати, так они никогда не подумают, что она стоит рядом и наблюдает за их действиями. Для них она была сугубо гражданской женщиной, хотя им следовало бы знать ее получше. И Морин даже зло разобрало, что они ее так низко ценят.
Вдруг зажглись фонарики, и в темных, отдаленных от прохода местах заметались лучи света. Морин еще сильнее прижалась к колонне.
Хики громко позвал:
— Последний шанс, Морин. Сдавайся, и тебя не тронут. Но если нам придется стрелять…
Он замолк на полуслове, такая недосказанность порой страшит человека гораздо больше, чем конкретные слова.
Морин вновь посмотрела на них и увидела, что они опять о чем-то шепчутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191