– Предполагалось, что это будет прием, организованный Антонией и Оливией Гэйлордами и их мужьями в честь Корделии Гэйлорд и ее мужа по случаю двадцатилетней годовщины их совместной супружеской жизни! – негодовала Ливи. – Как же все это будет выглядеть, если будешь отсутствовать ты? И кроме того, полностью нарушается порядок, в каком я задумала рассадить за столом гостей!– О, это дело поправимое. Ты прекрасно справлялась с этим и раньше.– И все же, почему ты не сможешь прийти? Что может быть важнее этого приема?– Деловое свидание, о котором условлено уже было давно. Я не могу не встретиться с этими людьми.– Раз ты смог забыть о нем, значит, это свидание не столь важно для тебя!Теперь уже натренированное ухо Ливи уловило почти неуловимую паузу в его ответе, паузу, свидетельствовавшую, что он бесстыдно лгал. Она прекрасно изучила эту его манеру, которую сам за собой он не замечал и о которой она, естественно, не собиралась ставить его в известность. У нее и так было слишком мало преимуществ перед ним.– Кто эти люди? Я их знаю? – настаивала Ливи.– Не думаю, чтобы ты встречалась с ними... Гарри Деннизон и его жена Лусия, и ее сестра... кажется, Кэрол или как ее там? Гарри – крупный делец по компьютерам, а, судя по всему, на них в скором времени ожидается большой спрос. Хотелось бы глубже вникнуть в курс дела, познакомиться с ним поближе...А вернее, проникнуть в постель сестры его жены, и там поближе познакомиться с ней, мелькнуло в голове у Ливи, все видящей, все понимающей и похолодевшей от негодования. Вскользь оброненное им «кажется, Кэрол или как ее там» выдало его с потрохами. Билли был мастер разных уверток, но, когда он начинал охоту за очередным объектом своего сексуального вожделения, в голосе его, если ему случалось произносить имя своей пассии, появлялись особые хрипловатые нотки. Они-то и зазвучали на имени Кэрол.– Значит, эти... Деннизоны... тебе важнее собственной семьи? Помнится, ты считал отличной идею отпраздновать такое замечательнее событие, как двадцатилетний юбилей счастливого брака Корделии, и ты всегда с восхищением отзывался об Уорде...– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы успеть хотя бы к приему, – если смогу, конечно. Почему тебе доставляет такое удовольствие спорить по пустякам?В голосе его послышались холодные нотки едва сдерживаемого гнева, так хорошо знакомого Ливи.– Почему именно мне приходится все время перестраиваться? – пытаясь уколоть его, не без ехидства спросила она.– Потому что так и должно быть – отрубил он, и в трубке послышались частые гудки.Ливи в изумлении уставилась на нее.– Ублюдок! – прошептала она. – Грязный, вонючий ублюдок!Значит, он снова завел себе любовницу! До этого момента она отказывалась верить признакам, столь унизительно для нее знакомым со времени ее беременностей: неожиданная приветливость, способная столь же неожиданно обернуться злобной вспышкой гнева, внешняя беззаботность, странные телефонные разговоры за закрытыми дверями, временами ничего не замечающие, остекленелые глаза. С ее стороны это не было ревностью – она знала, что не обладает и десятой долей сексуальной прожорливости Билли, а после рождения детей эти ее порывы, даже в пору своего высочайшего взлета довольно слабые, и вовсе угасли. Возмущало то, что он принимает ее за дурочку, которую можно легко обвести вокруг пальца.Но в тот вечер, когда она появилась в вихре розового шифона трех оттенков – кричащего, пастельного и приглушенного, в сверкании алмазов на шее и в ушах, в прежнем великолепии заново изящной фигуры, никто бы не осмелился сказать, что Ливия Гэйлорд Рэндольф Банкрофт не умеет держать в руках себя, свой дом, этот поражающий воображение официальный прием. Воплощенным совершенством хозяйки дома предстала она, когда, придав своему лицу соответствующую мину и грациозно пожав плечами, извинилась по поводу отсутствия мужа, всем своим видом говоря: «Вы же знаете... для Билли... самое важное... его дела». И если кое-кто из присутствующих даже и знал истинную причину, то, встречаясь с ней взглядом, безошибочно читал в ее глазах брошенный миру дерзкий вызов и смущенно отводил в сторону свой взгляд. Ни слова во время приема, ни после него, во всяком случае, в ее присутствии, что она замужем за ненасытным котом. С присущей ей изысканностью она произнесла речь, которая отводилась Билли. Теперь он не мог нанести ей удар, которого бы она не смогла выдержать, так как уже прошла через горнило унижений и горя, приучивших ее ко всему. Во всяком случае, так она думала.Но, как оказалось, худшее еще ждало ее впереди.Все началось с измятого клочка бумаги, засунутого в карман одного из костюмов Билли, которые она отправляла в магазин почти новой одежды на Слоунской улице. Все его костюмы, будучи пошиты у Хантсмана, с ее точки зрения были слишком хороши для Оксфама Оскфордский комитет помощи голодающим (благотворительная организация).

. Этот костюм привлек ее внимание тем, что она ни разу не видела его на Билли. Во-первых, он не висел, как все остальные, на вешалке, а когда она взглянула на ярлык, увидела на нем изображение Святого Михаила – товарный знак фирмы «Маркс энд Спенсер».Магазины этой фирмы Ливи, как и большинство англичан, считала лучшими в мире, но сэр Уильям Банкрофт никогда не покупал там своих костюмов. Ко всему прочему, костюм был черного цвета, а Билли не носил таких. Даже на похоронах они были не черные, а темно-серые, только казавшиеся черными.Она проверила три других костюма, от которых он попросил ее избавиться. Во всякое время в гардеробе Билли их было не более дюжины;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127