Здесь лежал покойник с восковым, очень спокойны
м лицом. На груди его сочилась рана после операции. Один из товарищей снял
с лица мужа маску, и через пару дней мы его хоронили на кладбище Пер-ля-Шез
. Тело его было сожжено в крематории, и урна с прахом замурована в стене».

Грустно… Смерть каждого человека трагична, каким бы он ни был в грешном с
воем бытии. И все же попытаемся предположить: кто же это? Кто так мирно и кр
отко рассчитался с жизнью в нищей больнице, в одиночестве и неприкаяннос
ти? Скромный служащий, работяга-неудачник, запутавшийся в жизни интелли
гент, разорившийся предприниматель?…
Нет и нет. Имя героя письма когда-то, не так уж задолго до его кончины, греме
ло по всей России, отголоски аж по всему миру разносились. Имя пахло порох
ом, кровью, потом боевых лошадей, ружейным маслом, ременной сбруей боевых
тачанок. Оно, это имя, стало символом нашей гражданской войны Ц кровавой
и беспощадной друг к другу. Символом русской лихости и удали, презрения к
своей и Ц к великому нашему несчастью Ц чужой жизни.
Имя это Ц Нестор Иванович Махно. О нем, а главное Ц о делах, с ним связанны
х, и пойдет рассказ в нашей книге.
Вернемся, однако, к письму, ибо не случайно именно с него началось наше пов
ествование. Тут нужны кое-какие пояснения, которые потребуют некоторого
авторского присутствия: недолгого, впрочем, весьма недолгого.
В начале шестидесятых годов я, научный сотрудник Ленинградского отделе
ния Института истории Академии наук СССР, как и ряд моих молодых сверстн
иков-историков, с головой окунулся в изучение истории гражданской войны
. Время для того было, по нашим понятиям, благоприятное: архивы, ставшие до
ступными так широко в конце пятидесятых, еще не успели «закрыться», в ака
демических институтах и изданиях сохранялось еще известное свободомыс
лие.
Чего только не выволакивали мы из богатств, благополучно пролежавших де
сятилетия в «спецхранах», чего только не переписывали Ц так, на всякий с
лучай, бескорыстно, а уж как горячо и свободно обсуждали прочитанное! Кое-
кому из нас это потом пошло впрок. Мне, как я теперь понимаю, особенно пове
зло. Ощупью я наткнулся на ряд острейших сюжетов в переломный период ист
ории России, о чем позже удалось кое-что написать и даже опубликовать. Оди
н из этих сюжетов Ц о Махно.
В самом конце шестьдесят пятого, будучи в Москве, я робко заявился в солид
нейший академический журнал «Вопросы истории». В ту пору периодических
изданий было у нас куда меньше, чем сейчас, почти всякая публикация вызыв
ала общественное внимание. Смущаясь своей дерзости, я зашел в комнату, гд
е помещался отдел отечественной истории (все там ныне, как было!). Едва ли н
е запинаясь от робости, предложил: статья, мол, о Махно… Надо сказать, что в
ту пору такое предложение выглядело не только неожиданным, но и страннов
атым, я на успех почти не надеялся. И вдруг молодой завотделом, красивый и
голубоглазый, быстро и строго сказал: «Пишите и присылайте как можно ско
рее!» Решительным и смелым этим редактором оказался Андрей Николаевич С
ахаров, ныне известный академический историк и писатель. Сейчас-то легк
о говорить, но тогда решиться на такое мог только отважный человек.
И я погрузился в забытые, с трудом читавшиеся, замшелые, по большей части з
апрятанные за железной дверью источники. И разворачивалась жуткая карт
ина… Кровь, казалось, капала с выцветших страниц книг и газет, смертный за
пах поднимался с неряшливо составленных документов, людские стоны звуч
али за корявыми текстами приказов. К какому же выводу меня, молодого русс
кого интеллигента, могло это привести?.
Вспомним время Ц середину шестидесятых, во многом переломную эпоху в ид
ейной жизни страны. «Оттепель» отмерла, снятие Хрущева подавляющее боль
шинство народа и интеллигенции встретило с чувством облегчения и не без
злорадства даже. Померкло постепенно обаяние двусмысленного XX съезда, и
бо выяснилось, что Хрущев собирался без Сталина жить почти по-сталински (
кукуруза Ц вместо «великих строек», расстрелы в Новочеркасске Ц взаме
н «жертв сталинского террора»). Да, конечно, при Хрущеве стало несколько «
теплее», но и только, суть общественного уклада не изменилась.
И вот тогда-то перед молодой русской интеллигенцией встал вопрос о ценн
ости революции как таковой, не о конкретной даже, русской ли, французской,
какой иной, а по сути Ц может ли революция, то есть насильственное измене
ние сущего, стать благом для общества? Годны ли сегодня подобные методы д
ля решения положительных задач?
Тогда же автор этих заметок, склонный в молодые годы к решительным обобщ
ениям, сформулировал: «Нет такого режима, который бы стоил революции!» Чт
о ж, сказано крепко, хотя к широте и истинности этого афоризма нам предсто
ит вернуться. В ту пору многие становились ненавистниками всяких револю
ционных действий и насильственных переворотов. Отсюда мое тогдашнее от
ношение к Махно и махновщине Ц «бунт бессмысленный и беспощадный». Оцен
ка в духе давних традиций русской мысли, долгое время почитавшихся вредн
ыми. Статья же о Махно была написана быстро и горячо, с ходу опубликована,
получила большой отклик у нас и за рубежом. Тут же мне стали пенять на погр
ешности в «классовых оценках» и т. п. (особенно тут свирепствовали украин
ские товарищи), но дело было сделано. Статье повезло: узкая щелочка тогдаш
ней гласности вскоре вновь и надолго прикрылась; и то сказать, за четверт
ь века, прошедшего с той публикации, в нашей печати не появилось ни одной (!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49