Мне только необходимо немного времени. Варианты заговоров и интриг, теснясь, сменяли друг друга, пока я не провалилась в беспокойный сон.
«Сейри… помоги мне…»
Крик пробудил меня в самый глухой час ночи. Пришло минутное воспоминание, однажды уже было точно так: Кейрон позвал меня из темноты. Наверное, я открою глаза, увижу серебристую лунную дорожку, тянущуюся из двери библиотеки, книгу, страницы которой шевелит легкий летний ветерок, несущий с собой запахи бальзамина и чабреца. Но эта комната была холодной и пустой. Даже слабый свет не проникал через окно – небольшой прямоугольник, едва заметно выделяющийся на фоне стены высоко над моей кроватью.
– Кейрон?
«Помоги мне». Он едва не срывался на крик. Я чувствовала, как он силится сдержать его.
– Скажи мне, что делать.
«Поговори со мной. Сказку, песню, образ, все, за что я мог бы ухватиться. Прошу, любовь моя, быстрее».
Я на секунду задумалась, стараясь понять, что может помочь, и пытаясь не думать, почему ему вдруг так поспешно потребовалась поддержка. Отбросив несколько вариантов – слишком коротко, слишком запутанно, слишком скучно, – я заговорила о Комигоре, древнем замке, который был домом моего детства. Продуваемый всеми ветрами, он за шесть столетий ни разу не сдался ни одному завоевателю. Я исследовала в нем каждый коридор, каждый подвал, каждый чердак и изучила все карты из библиотеки. Как учил меня Кейрон, я подбирала простые слова, чтобы мои мысли приобретали четкие очертания, не позволяла беспокойству и страху обосноваться в моем мозгу. Время от времени я умолкала, прислушиваясь. Я не слышала ничего, лишь чувствовала это присутствие отчаяния в моем разуме так же явственно, как слышала бы его прерывистое дыхание или ощущала его пот. И я продолжала.
Я описала отца, воина, такого отстраненного, сильного, не умеющего обращаться с детьми, но такого нежного с моей хрупкой любящей матерью. Ее образ был расплывчатым, но я помнила ее рассказы и ее сад, об этом я тоже рассказала. Я описывала свою спальню в Комигоре, где я воображала себя астрономом, разгадывающим тайны небес, менестрелем, странствующим по земле и распевающим о героях песни, от которых воспламеняются сердца воинов. Серый свет потихоньку вползал в комнату, а я говорила о том, как стояла на высокой башне Комигора, воображая себя плененной принцессой, ожидающей прекрасного рыцаря, своего спасителя.
«В этот раз рыцаря спасла принцесса».
– Нет-нет. Это ты меня спас… уже давно, – сказала я, прижимая руки к груди, словно обнимая его. – Когда выступил из тени в библиотеке с розой в руке.
«Сейри, ты должна сказать им, что я околдовал тебя, поработил и осквернил посредством магии». Я не стану этого делать.
«Ты должна. Они доказали мне, что их намерения весьма серьезны».
– Не думай об этом. Томас обещал защищать меня, как я всегда и говорила.
Кейрон облегченно выдохнул. «Чудесно… о боги ночи…» Он совсем сник. Его голос, звучавший у меня в голове обычно так звучно, сочно и так красиво, был едва слышен.
– Что они сделали с тобой?
«Это не важно, – ответил он. – Когда я с тобой, мне легче. Но кажется, 1 ты уже никогда не сможешь сказать, что я чудесно выгляжу».
Я рассказывала ему истории, пока могла говорить, а потом закрыла глаза и думала о том, что хотела бы рассказать и увидеть. Но какой-то частичкой разума, еще способной рассуждать здраво, я продумывала план битвы.
План был прост – политическое давление. Те, кто хотел обвинить Кейрона, получат все необходимые доказательства: в самом деле, восемь человек – Томас, Эвард, шериф Мацерон, Дарзид и четыре солдата – видели, как Кейрон вылечил меня. Единственное, что может оказаться сильнее их слов, угроза кампании Эварда… или даже его трону.
Мартина привлечь нельзя. Он и так в большой опасности. Но я могу переговорить с десятью высокопоставленными дворянами, которые были близкими друзьями моего отца, и еще с десятью, которые были обязаны ему жизнью. Кроме того, у меня тоже были друзья, мужчины с положением и состоянием, женщины, имеющие влияние на мужей, братьев и отцов. Все платили налоги, на которые Эвард вел войну. Все знали о видах Эварда на меня. Они поверят, когда я скажу, что всему причиной ревность короля, и если Эвард готов обвинить меня и моего мужа, тогда никто в королевстве не может чувствовать себя в безопасности. Все знатные лейране встанут на мою защиту. Мне лишь необходимо переговорить с ними.
Но мне не с чего было даже начать. Меня заперли. Без бумаги, перьев, книг послать письмо невозможно. Сестра-прислужница, приносившая мне еду и воду для умывания, была нема, а охранник, который сопровождал ее, запрещал мне произносить и слово в ее присутствии. Его обнаженный меч напоминал, что за мое непослушание женщина поплатится жизнью. Стражники были глухи ко всем моим мольбам о помощи и обещаниям золотых гор. Мне не оставили ни одного предмета, который мог бы послужить оружием. Причесывать меня приказали сестре, лампу уносили, когда я оставалась одна. Поэтому все долгие зимние вечера я проводила в темноте. Ко мне не допускали никого, кроме жрецов и королевских следователей, и они всегда являлись по двое, чтобы я как-нибудь не осквернила их чистоты.
Жрецы относились ко мне как к невинной жертве, одержимой злыми духами, напущенными магами. Они оглушали меня молитвами и изгоняющими зло заклинаниями, лекциями и проповедями, призывая отречься от чародеев. Арот, первый бог, установил законы мира. Его сыновья, Аннадис и Джеррат, были призваны править этим миром, силы земли и моря, неба и бури принадлежат им. Чародеи пытаются управлять этими силами… чудовищное богохульство!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165