Умнее, авось, станете...
В середине августа галерный и корабельный флот соединились поблизости от Гельсингфорса. Петр поднялся по парадному трапу «Святого Антония» – веселый, похудевший, легкий, весь бронзовый от загара, сразу заперся с Ягужинским и Апраксиным – придумывать порядок церемонии возвращения с победой в свой парадиз – Санкт-Питербурх. Иевлев здесь же доложил ему о пушках, порохе, мушкетах, отобранных за время крейсерства, Петр поиграл бровью, почмокал чубуком, кивнул:
– Что ж, добро, друг любезный. Так и впредь делывать станем... А теперь садись с нами, церемониал надобно придумать – как возвращаться будем. Впервой я чай, на море такую викторию одержали...
Придумывали церемониал долго и весело. Лука Александрович, покуривая трубочку, из своей каюты через тонкую переборку слышал зычный хохот царя, смех Ягужинского, ворчание Федора Матвеевича:
– Ой, торжества такие не легче генеральной баталии нам будут. Ей-ей, Петр Алексеевич, кое время в море, надо бы в тихости дома-то пожить. А то ведь ден на пять расписали церемонию. Гульба, да фейерверк, да заседание сената, да еще шумства, да наград возложение...
Рано утром четвертого сентября Сильвестр Петрович, намучившись духотой в каюте, вышел подышать в одиночестве свежим морским воздухом. Но здесь, с чашкою кофе, в накинутом на плечи плаще, стоял угрюмый шаутбенахт Эреншильд. Иевлев хотел было сразу уйти на шканцы, Эреншильд своим вежливым, мерным и холодным голосом попросил уделить ему несколько минут утреннего досуга. Сильвестр Петрович холодно поклонился.
– Сия крепость именуется Кроншлот? – спросил Эреншильд.
– Именуется Кроншлот, – подтвердил Иевлев. – Именно здесь ваш адмирал Анкерштерна потерпел несколько тяжелых поражений.
Эреншильд сделал нетерпеливый жест рукой – немного кофе выплеснулось из чашки.
– Дальше будет Санкт-Питербурх?
– Да, будет Питербурх.
Помолчали.
Ветер ровно посвистывал в снастях, флот шел ходко, за кораблями оставались белые, пенные буруны.
– Это все похоже на сон! – вдруг сквозь зубы, со злобой произнес Эреншильд. – Да, да, на очень неприятный, дурной сон. Я помню, помню сам, что тут не было никакой крепости. Здесь была плоская земля и избы, несколько изб, или как это у вас называется? А теперь здесь Кроншлот, а дальше город Санкт-Питербурх...
– Здесь – Россия! – подтвердил Иевлев.
– И в Швеции у вас тоже будет Россия? – спросил с кривой усмешкой Эреншильд. – В Стокгольме, например?
Сильвестр Петрович покосился на Эреншильда, на чашку кофе, которая дрожала в его пальцах, потом стал молча смотреть на серое, глухо шумящее море...
– Вы не отвечаете мне?
– Мне нечего ответить. Стокгольм есть столица королевства шведского.
– Однако ж я сам от вашего государя слышал, что вы предполагаете сделать там большой десант, высадку, и мне также известно, что в Швеции опасаются этого и готовятся к достойному отпору. Для чего вам сия высадка?
– Дабы принудить вашего короля к миру.
– А потом?
– И это все, гере шаутбенахт.
– Но русские флаги над столицей королевства шведского...
– Вы путаете, гере шаутбенахт, – с недоброй улыбкой произнес Иевлев. – Это в Швеции много лет толковали и, может быть, еще и нынче толкуют о шведских флагах над седыми стенами Кремля. Это ваш король изволил назначить губернатором Московии некоего Акселя Спарре. Мы же хотим иного, совсем иного...
– Чего?
– Мы хотим мира и спокойного житья. Только мира.
Эреншильд молчал, хмуро глядя вперед. И Сильвестр Петрович вдруг почувствовал, что говорить, пожалуй, вовсе не стоило, что Эреншильд принадлежит к тем людям, которые не хотят и не умеют ни видеть, ни слушать, ни понимать, к тем людям, по вине которых еще не скоро кончится на сей грешной земле грохот пушек, свист картечи, трескотня ружей, стоны раненых:
– Вы хотите мира? – вдруг спросил швед. – Но разве он бывает? Вы хотите справедливости? Я слышал здесь, на вашем корабле о том, что сии воды и земли, к которым мы идем с вашей эскадрой, издавна принадлежат вашим предкам! Но какое нам до сего дело? Шведский здравый смысл и шведская сила, шведская храбрость и огонь шведских пушек – вот что есть величайшая и единственная справедливость, гере шаутбенахт, ужели вы несогласны со мною?
Сильвестр Петрович как бы вновь вгляделся в смуглое лицо Эреншильда, в его светлые брови, потом сказал невесело:
– Нет, я несогласен с вами, гере шаутбенахт. И более того – мне жаль королевство шведское.
Эреншильд допил свой простывший кофе, поставил чашку, плотнее закутался в плащ:
– Жаль?
– Да. Оно могло бы остаться великой державой.
И, коротко поклонившись, Сильвестр Петрович пошел на шканцы – дышать и думать в одиночестве.
В сумерки корабли принимали лоцманов. Ветер засвежел, соленые волны с шумом разбивались о борт «Святого Антония». Иван Иванович у шторм-трапа встретил отца, обнялся с ним, шепотом быстро спросил, как матушка, по-здорову ли Ирина Сильвестровна...
– По-здорову, по-здорову, чего им деется! – ласковым басом ответил лоцман. – У нас все по-здорову. У вас, я чай, шумнее было, нежели на Васильевском-то острову...
На юте возле штурвала стояли Апраксин и Иевлев – ждали выхода царя, который должен был пересесть на плененную шведскую скампавею, дабы на ней торжественно войти в Неву. На «Элефанте» должен был идти шаутбенахт Эреншильд. Иван Савватеевич поклонился обоим адмиралам, передал Сильвестру Петровичу поклон от супруги и дочерей, положил сильные ладони на рукояти огромного колеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202