Сильвестр Петрович ответил, что почти все пушки здешнего литья, сработаны мастером Федосеем Кузнецом, умен мужик и дело свое знает.
– А было вовсе пропадал! – сказал Афанасий. – Вишь, каков мастер... Ты его приветил ли, мастера?
– Такого приветишь! – ответил Иевлев. – Только ругается...
– Заругаешься, когда на дыбу вздергивают! – проворчал Афанасий.
Сильвестр Петрович удивился – все знает старик. Осмотрев пушки, Афанасий велел показать ядра – чугунные, железные, каменные. Резен объяснял, как раскаляют ядро в кузнечном горне, как замазывают пороховой заряд глиной, как вкатывают каленое ядро в ствол пушки.
– Порох-то добрый? – спросил Афанасий.
– Порох – ничего.
– Ты отвечай дельно! – крикнул Афанасий. – Ничего! Что такое – ничего?
– А ты не кричи, – попросил Резен.
Афанасий поморгал, потом спросил:
– Да ты, дурашка, знаешь, кто я таков?
– Ты поп, – сказал Резен. – И не кричи. Я не тот, чтобы кричать.
– Храбрый! – заметил Афанасий.
– Да, храбрый!
– Где порох?
– Где надо! – ответил Резен.
– Покажи мне порох.
– Зачем тебе порох? – спросил Резен. – Что ты в порохе понимаешь? Ты поп – и молись, а я инженер, я в порохе понимаю...
– Ты инженер, да – заморский, – щурясь на Резена, сказал Афанасий, – а я поп, да – русский. И всего повидал за свою жизнь. Веди, Сильвестр Петрович, показывай...
Резен шел сзади, на щеках его проступили красные пятна – он обиделся. Афанасий велел подать деревянную миску, растер в миске пороховую мякоть, посмотрел, не серого ли цвета. Резен сказал Иевлеву по-немецки:
– Понимает!
Афанасий ответил тоже по-немецки:
– Понимаю!
И приказал костыльнику подать листок бумаги. У костыльника бумаги не было, Резен вырвал клочок из записной книжки, старик положил на листок щепотку пороху, сжег. Порох сгорел почти без остатка, бумага осталась целой.
– Порох добрый, а ты говоришь – «ничего»! – попрекнул Афанасий Резена, но уже спокойно. – Монахи мои где?
Монахи из Николо-Корельского монастыря высыпали на плац под мелкий дождик. Подрясники на них пооборвались, сапоги побились, лица у всех были загорелые, носы облупились от солнца, многие сбрили бороды, а Варсонофий отпустил усы. Афанасий, пряча улыбку, благословил свое воинство, негромко сказал Иевлеву:
– Ишь! И с копьями, и с мушкетами! Обучил?
– Обучил, – тоже улыбаясь, ответил Сильвестр Петрович. – Варсонофий у них мужик разумный...
– Начальный человек над ними?
– Капралом зовем, – сказал Иевлев.
– Ну, ну, – сказал Афанасий, – дело хорошее. Водки им не давай, я их знаю, жеребцов стоялых...
И подозвал к себе Варсонофия:
– Усатый экой!
Варсонофий молчал, стоял во фрунт, смирно.
– Табачищем несет! – сказал владыко. – И сала нет. Согнал сало. Так-то приличнее для монаха...
Варсонофий покашлял в кулак.
– Ну, иди, чадо! – усмехнулся Афанасий.
Монах повернулся, как учили, ударил разбитым сапогом, пошел через плац.
– Не вернется в монахи, – сказал Афанасий. – Образ не таков. Нет, не быть ему монахом, удерет... Капралом будет али разбойником...
Прощаясь, Афанасий сказал Резену:
– А ты, господин, не обижайся. Больно много вас, волков, к нам повадилось. Мне про тебя Сильвестр Петрович хорошо сказывал, да я не верил. Прости, коли обидел, не хотел.
Инженер не отвечал, посасывал трубку.
У ворот Афанасий благословил Иевлева, сказал устало:
– Трудно тебе будет, капитан-командор, труднее нельзя! Прощай! Может, и не свидимся.
Сильвестр Петрович поклонился низко, помог старику спуститься в карбас. На валах, на башнях, на стенах крепости, обнажив головы, стояли артиллеристы, стрельцы, монахи, каменщики, кузнецы, плотники – все те, кому предстояло защищать Архангельск в грядущей баталии.
Афанасий, стоя в карбасе, медленно, широко перекрестил их, сказал, не отрывая взгляда от крепости:
– С богом!..
Матросы крюками оттолкнули судно, келейник накинул на плечи владыки шубку, костыльник покрыл ему колени теплым платком...
– Теперь водки выпить да поесть малость! – сказал Сильвестр Петрович.
– Это хорошо! – согласился Резен.
Он протер стекло подзорной трубы и еще посмотрел: Двина была пуста, только дождь моросил, да низко, над самой водой летали чайки. Невидимые дозорные перекликались на валах и башнях крепости.
– Поп какой! – сказал с удивлением Резен, глядя вслед карбасу.
– Поп разумный! Пойдем, Егор. И будь в спокойствии. Нас упредят, узнаем от караулов. Не гляди, что пусто, – по всей реке народ стережет...
Вдвоем спустились с башенной вышки, по мокрому пустому плацу дошли до крыльца избы, в которой жил Резен, тут остановились. Инженер сказал по-немецки:
– У меня аквавита есть – добрая водка. Берег для случая. Немного выпил – давно. С господином Крыковым выпил...
– Господин Крыков, может, сейчас уже и досмотр начал! – произнес Сильвестр Петрович. – А может, и воров рубит. Все может быть...
Они вошли в горницу, инженер зажег свечу, отпер ключом сундук, достал аквавиту и скляницу шидамской горькой, ее осталось совсем немного, на дне. Солдат принес жареной рыбы, котелок с горячей кашей.
– Капитан Крыков не раз задавал мне вопросы о том, как устроены европейские государства, – произнес Резен. – Он словно бы все время ищет ответа на занимающий его вопрос, а что это за вопрос – не знаю. Он много думает, этот человек, и много читает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202