– Как бы на рогатке нам не попасть. Эдакую дорогу прошли, вдруг схватят. Ты – беглый, я – воеводе первый ворог. Закуют, да и вся недолга. Пропала наша челобитная...
И с испугом в глазах хватался за грудь, – там была зашита драгоценная бумага.
– Проскочим! – утешал Молчан.
Рогатку обошли, долго плутали среди подгородных изб, огородов, заборов. Эта последняя ночь дорого далась Федосею, он совсем ослабел, ноги дрожали, липкий пот то и дело проступал на лбу, кашель разрывал впалую грудь.
– Пирога пожуешь? – спросил Молчан. – Пироги хорошие, с мясом...
– Ну их...
– Может, в церкву зайдем, там потеплее...
– Иди ты с церквами со своими...
Наконец двинулись дальше. Молчан спрашивал дорогу, прохожие показывали по-разному. К усадьбе Полуектова оба путника дошли совсем обессиленные. Молчан долго стучал в ворота, никто не отзывался, даже псы не лаяли за высоким забором, поросшим мхом. Федосей сидел на бревне – дышал часто, с хрипом.
Ворота открыл старый слуга Пафнутьич, из-под ладошки, слезящимися глазами посмотрел на Молчана, спросил, кого надо.
– Поклон тебе от Таисьи Антиповны! – ответил Молчан.
– Что за Таисья Антиповна?
– А та женка добрая, у которой проживает ныне супруга капитан-командора Иевлева – Мария Никитишна.
– С поклоном и пришли от Архангельска?
– С делом пришли, а как Москва город нам незнаемый, то и надумали мы, дедуня, у тебя совета спросить...
– Какие мои советы! – вздохнул дед. – Вишь, стар, словно пень трухлявый, едва ноги волочу. А дело-то ваше, и-и, соколики, трудное. Родион Кириллыч, названный Марье Никитишне батюшка, все об том деле мозговал, да так и помер, не дождавшись доброго ему окончания...
Кузнец все кашлял. Под серыми тучами, низко ползущими над Москвой, пронзительно кричало воронье. Старик воротник вздыхал, с жалостью смотрел на путников: уж очень были они измучены, ободраны, изъедены голодом и холодом.
– Какое ж ваше дело? – спросил Пафнутьич.
– Царя-батюшку ищем.
– А он вас, поди, дожидается. Для чего ищете-то?
– Для правды, дед. Пусти отдохнуть. Недужен сопутник мой, да и я притомился. Некуда нам более деваться. Останемся эдак без угла на Москве – живо схватят, тогда пропали...
Старичок подумал, пустил. Ободранный кот, мяукая, встретил гостей. Старик поставил на щербатый стол горшок пустых щей, положил деревянные ложки, отрезал хлеба. Молчан, не перекрестив лба, сел хлебать, Федосей от еды отказался, лег на лавку, отвернулся к стене.
– Не больно щи-то твои наваристы, дединька! – сказал Молчан.
– С таком варил, – посмеиваясь, ответил Пафнутьич.
Пообедав, Молчан тоже прилег отдохнуть, а к вечеру, когда старик зажег копеечную свечку, путники доверили деду то, что не доверяли никому: рассказали про челобитную на воеводу Прозоровского.
Старик слушал, оглаживая своего драного кота, кот покойно мурлыкал. Молчан говорил, Кузнец, кашляя, ему подсказывал. По старой усадьбе покойного Родиона Кирилловича гулял сердитый осенний ветер, скрипел оторвавшейся ставней, выл в печных трубах, – здесь же, в воротной избушке, было тепло, тихо, пахло печеным хлебом, воском.
Выслушав обоих, старик сказал:
– Вам тут все внове, а я жизнь изжил, знаю. Правду-то не завтра отыщешь. Тую правду люди почитай что от рождения до смертного часа все ждут не дождутся...
– Мы не ждем! – перебил Молчан. – Мы за ней – ходим...
– Толк един, что ждать, что ходить. Родион Кириллыч, покойник, тоже на месте не сидел. И у Апраксина бывал, и к Меншикову Александру Данилычу наведывался, и к самому Головину доходил. Все горю-беде сожалеют, все душою помочь хотят, а вот как – того никто не знает. Погоди, говорят, Родион Кириллыч, – со временем разберемся. Со временем! А приехал от вас из Архангельска офицер – запамятовал, как звали, – сказывают люди, золота не жалел и от того, или от чего другого в большую силу взошел...
– Мехоношин? – спросил Молчан.
– Вроде бы так, Мехоношин. Обласкан сильно. И вотчину ему пожаловали, за его к царевой службе усердие, и холопей множество, и угодий – и земель и лесов... Золото – оно многое делает...
Кузнец переглянулся с Молчаном, сказал хрипло:
– Золото! Что золото? У нас и золото есть, не бедные...
– Вы-то?
– Мы-то, дединька.
Старик с сомнением покачал головою.
– Ты нам ход укажи! – попросил Молчан. – Ты нам человека с головою дай, за нами дело не станет... Ярыгу хитрого, дьяка умелого, мы не за спасибо – заплатим по чести...
И, рассердившись, достал далеко запрятанный кошелек, туго набитый золотыми монетами.
– Во! Гляди! Тут червонцев сот четыре с лишком...
Пафнутьич замахал руками, замигал, словно ослепленный, заудивлялся – с таким богатством, а сами голодные, сапоги у Молчана разбитые, Кузнец в лаптях.
– Не наши деньги! – круто сказал Федосей. – Для дела деньги! От сих денег жизнь зависит человека доброго...
– А сами-то вы злодеи, что ли? – тоже рассердился дед. – Вон дошли, что и вовсе покойники! С головою делать надобно...
Попозже, к ночи он надел треух, взял в руки посошок и отправился к хитрому дьяку, к которому не раз хаживал по поручениям покойного Полуектова. Сему дьяку решено было деньги не показывать, а дать червонец за совет. Еще малую толику серебра потратили на угощение – чтобы сиделось дьяку ладно и чтобы ушел восвояси веселыми ногами.
Дьяк был хитрый, востроносый, пучеглазенький, весь поросший белым цыплячьим пухом. На шее висела у него на ремешочке чернильница-пузырек, заткнутый тряпицей, в мешочке были чиненые перья, ножик, орленая бумага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202