царев слуга – шел будто бы морем к своей земле, да был перехвачен шведскими воинскими моряками, другой первому денщик, малый расторопный, тому назад недели две пытался было бежать, да, видать, не в добрый час – споймали шведы...
– Надо освободить! – сказал Меншиков.
– Без золота того не сделать, – вздохнул Худолеев. – Ребятки наши хотели, да, вишь, мошна пуста. А швед на золотишко падок...
Александр Данилыч порылся в кошельке, высыпал на ладонь рейхсталеры, выбрал три – похуже видом, поистертее – и, отдавая Худолееву, пообещал:
– Уворуешь червонцы – повешу! У меня суд скор и строг, шутить не люблю, на сивую бороду не взгляну...
Рыбаки обиделись все трое. Младший, Степан, сказал старику:
– А ну его и с золотом, дядя Онуфрий. За сии монеты и беседу не зачнешь, а он еще грозится. Пущай обратно берет... Где кто постарше, царь, что ли?
Меншиков засмеялся, хлопнул Худолеева по плечу, произнес примиряюще:
– Полно тебе, дядечка! Говори толком, сколько денег давать? Мне на дело не жалко, я порядок люблю, понял ли?
На рассвете, в холодном, сыром тумане, Рябов из-за мыска вместе с тремя рыбаками вышел на верейке делать промеры, чтобы флот, когда отправится на правый берег, не застрял на мелях. Онуфрий Худолеев посмеивался:
– Не верите нам, черти. Мы как говорим, так оно и есть...
Иван Савватеевич мерил сначала шестом, потом веревкою с камнем. Степан да Семен напамять перед промером говорили глубину. Все сходилось точно. Онуфрий, определив по ухваткам в Рябове моряка, спросил:
– Ты-то откудова такой уродился, дядя?
– Придвинские мы, с Белого моря...
– Ишь... Это к вам шведы большим флотом пришли – жечь город ваш? Что-то болтали здесь в Ниене.
Рябов пожал плечами, вздохнул:
– А откудова мне ведать?
Шведская пуля цокнула в корму верейки, другие злым осиным роем пропели над головами рыбаков. Онуфрий Худолеев пригнулся, удивился:
– По нас бьют?
– По нас, дядечка. Война, вишь! – со смешком ответил Рябев.
Утром в балагане Иевлева Рябов рассказывал про здешних мужиков, что смекалисты и ничего не врут – свое дело знают. Можно верить сим троим сполна.
Ладожских рыбаков Худолеева да Степана с Семеном отпустили к делу почетно. Сильвестр Петрович сказал им доброе напутствие, дал по ножу белой стали, компас, по два листа бумаги – замечать на ней шведские укрепления. Онуфрий, прощаясь, сказал:
– Нашего брата, русского мужика, здесь немало. Живут – хуже нельзя. Вроде и не человеки – божье подобие, хуже скота. Ты, господин контр-адмирал, теперь жди – прослышишь наши дела...
От громкого разговора проснулся Ванятка, которого Сильвестр Петрович взял к себе в балаган, проводил взглядом уходящих незнакомых мужиков, потянулся сладко и рассказал:
– А я, тятя, теперь барабанщиком буду. Ей-ей! Давеча дядечка Александр Данилыч мне повстречался. «Ты, говорит, для чего дарма царев хлеб заедаешь? У нас так не водится. Служить надобно...»
Иевлев подтвердил:
– Верно, так и было: Меншиков велел...
– Кафтан, приказал, чтоб мне справили...
– Наука большая, – сказал Рябов. – Не враз совладаешь. Да и барабан где взять, небось лишних нету...
– Барабан отыщем! – пообещал Ванятка и стал обуваться.
День опять прошел в работах: укрепляли батареи, подвозили ядра, перетаскивали просекой последние лодьи. Петр с Шереметевым, Репниным и Меншиковым сидел в низком, наскоро построенном шалашике, сжав черенок трубки крепкими зубами, раздумывал над планом Нотебурга, намечал, где быть батареям по правому берегу, где ставить летучий мост через Неву, откуда идти лодкам охотников, когда начнется штурм. Считали пушки, исправные лодьи, сколько солдат можно нынче отправить в бой.
– Пушек имеем нынче восемьдесят восемь, – сказал Шереметев, – солдат с матросами более двенадцати тысяч. Располагаю – в ближайшее время начнем бомбардирование...
– Чтобы сикурсу с Балтики им, иродовым детям, не подали! – грызя ногти, сказал Меншиков. – Отрезать надобно намертво...
Репнин подошел к Петру, пальцем показал на карте, где следует переплывать нынче Неву, чтобы взять шведский редут.
Ночью, в кромешной тьме ударили дробью, раскатились барабаны. Солдаты, зарядив мушкеты, спрятав запасные заряды за щеку, бегом, напирая друг на друга, шли к воде, подымались на помосты лодей, стискивались плотно один к другому. Печально, уныло, пронзительно завывал осенний ветер. Лодьи покачивались, скрипели, бились бортами друг о друга. У берега прапорщики и поручики перекликались:
– Готова-а!
– Сполна-а-а!
– Все здесь!
Сильвестр Петрович поднялся на помост своей лодьи, велел барабанщику бить поход. Барабан продребезжал коротко, пятьдесят огромных лодей отвалили от берега, строем пошли через реку. Здесь, над шведскими шанцами, грозно шумел лес...
Лодки с тупым шелестящим звуком тыкались во вражеский берег, солдаты прыгали с помостов в камыш, в воду, в прибрежную тину. Слева, из темноты, донесся громкий голос Петра:
– Живо, молодцы, живо, не отставать! Взводи курки! Пальба плутонгами...
Шведы все еще молчали.
Сильвестр Петрович, позабыв про больную ногу, спрыгнул в воду, поднял над головой пистолет, чтобы не замочить замок; опираясь на трость, побежал к берегу. Сзади, карабкаясь по обрывчику, ругался Шереметев, Репнин с тяжелым палашом в руке обогнал Иевлева.
– Багинетом коли! – кричал Петр. – Наш Орешек, ребята, наш! За мной, быстро...
При вспышках выстрелов навстречу Иевлеву словно бы неслись высокие черные сосны, березы, рогатки шведских шанцев, полыхающие огнем стволы мушкетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202