Он убежал, как трус, из страха -
это сознание не покидало его ни на минуту, - но в первый раз в жизни он
действовал самостоятельно, узнал частицу реального мира, мимо которого
до сих пор проходил без внимания. Впервые в жизни, быть может, он сам
стал для своих родителей такой же тайной, какой для него была действи-
тельность. Другими глазами смотрел он теперь в окно. Ему казалось, что
он впервые видит подлинную жизнь, точно спало покрывало со всех явлений
и обнажилась их сокровенная сущность. Дома пролетали мимо, словно уноси-
мые ветром, и он думал о живущих там людях - богатые они или бедные,
счастливые или несчастные, Так же ли они, как и он, жаждут все узнать и
есть ли у них дети, которые до сих пор тоже только играли в жизнь, как и
он. Железнодорожники, стоявшие на путях с развевающимися флажками, в
первый раз не казались ему, как до сих пор, просто куклами, неживыми иг-
рушками, поставленными здесь случайно: он начал понимать, что в этом их
судьба, их борьба с жизнью. Все быстрее катились колеса, поезд, извива-
ясь змеей, спускался в долину, все ниже становились горы, все дальше
уходили назад. Вот и равнина. Эдгар еще раз оглянулся - горы уже только
призрачно синели, далекие и недостижимые, и ему казалось, что там, где
они медленно растворялись в мглистом небе, осталось его детство.

ТРЕВОЖНЫЙ МРАК

Но когда поезд остановился в Бадене и Эдгар очутился один на перроне,
где уже горели фонари и мерцали издали зеленые и красные сигнальные ог-
ни, ему вдруг страшно стало надвигающейся ночи. Днем он еще чувствовал
себя уверенно; ведь кругом были люди, можно было отдохнуть, сесть на
скамейку или постоять перед витриной магазина. Но как это вынести, когда
люди попрячутся по домам, где каждого ждет постель, мирная беседа, а за-
тем спокойная ночь, а он, с сознанием своей вины, должен блуждать в оди-
ночестве, всем чужой? О, только бы иметь крышу над головой, не оста-
ваться больше ни одной минуты под чужим открытым небом! - это было его
единственным отчетливым желанием.
Он торопливо шагал по хорошо знакомой дороге, не глядя по сторонам,
пока не подошел к вилле, где жила его бабушка. Вилла выходила на краси-
вую широкую улицу, но была скрыта от взоров прохожих обвитой хмелем и
плющом высокой оградой сада; за этой зеленой стеной ярко белел приветли-
вый старинный дом. Эдгар, словно чужой, посмотрел сквозь решетку ворот.
В доме было тихо, окна закрыты; вероятно, все - и хозяева и гости - ушли
в глубину сада. Он уже взялся за холодное кольцо и вдруг замер на месте;
то, что два часа тому назад представлялось ему таким легким и естествен-
ным, теперь казалось невозможным. Как войти, как поздороваться, вынести
все вопросы и отвечать на них? Как выдержать их взгляды, когда он ска-
жет, что тайком убежал от матери? И как объяснить свой ужасный поступок,
когда он сам теперь не понимает его? В доме хлопнула дверь, и в безрас-
судном страхе, что кто-нибудь выйдет и увидит его, он бросился бежать,
сам не зная куда.
Перед парком он остановился: там было темно и, вероятно, безлюдно. Он
посидит на скамейке и, наконец, отдохнет, успокоится и обдумает свою
судьбу. Робко вошел он в парк. У входа горело несколько фонарей, в их
свете еще редкая молодая листва отливала влажным зеленоватым блеском, но
в глубине парка простиралась сплошная, душная, черная чаща, тонувшая в
тревожном мраке весенней ночи. Эдгар боязливо скользнул мимо людей, раз-
говаривавших или читавших под фонарями. Ему хотелось побыть одному. Но и
там, в густой тени неосвещенных аллей, он не нашел покоя. Все было насы-
щено таинственным шелестом и шепотом, тихим шумом листьев на ветру, шо-
рохом далеких шагов, приглушенным говором, каким-то страстным, томным,
стонущим воркованием, исходившим не то от людей, не то от животных, не
то от самой тревожно спавшей природы. Здесь все дышало опасной тревогой,
притаившейся, скрытой и загадочной, словно в этом лесу, под землей, шло
невидимое брожение; быть может, причиной тому была всего только весна,
но одинокий, беспомощный мальчик испытывал страх.
Он весь сжался в углу скамейки в этом бездонном мраке и попытался
придумать, что ему рассказать дома. Но мысли ускользали раньше, чем уда-
валось их поймать; против воли он все прислушивался к приглушенным зву-
кам, к таинственным голосам ночи. Как ужасна эта тьма, как тревожна и
все же как непостижимо прекрасна! Люди ли, звери или только призрачная
рука ветра вплетает в ночь этот вкрадчивый шелест, этот воркующий рокот?
Мальчик напряженно вслушивался. Да, ветер шевелит листву, но здесь и лю-
ди - они приходят из освещенного города, вот они идут парами, обнявшись,
скрываются в темноте аллей. Зачем они пришли? Они не разговаривают - го-
лосов не слышно, - только гравий хрустит под ногами; иногда в просвете
между деревьями мелькнут две тени, тесно прижавшиеся друг к другу, как в
тот вечер его мать с бароном. Тайна, великая, сверкающая, роковая тайна
была и здесь. Вдруг он услышал приближающиеся шаги, потом прозвучал ти-
хий смех. Эдгар испугался, как бы его не заметили, - он еще глубже пря-
чется в темноту. Но те двое, выходя из непроглядного мрака, не видят
его. Вот они поравнялись со скамейкой. Эдгар с облегчением вздыхает, но
они останавливаются, прильнув лицом друг к другу. Эдгару плохо видно, он
только слышит стон, срывающийся с уст женщины, и страстный, бессвязный
шепот мужчины. Какое-то сладостное предчувствие пронизывает испуганного
мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27