Я
теперь их представитель на Земле - канал, через который может пролиться
яд. А я не хочу быть источником зла, не хочу, не хочу!.. Нет, - сказал
себе Генрих, пораженный новой мыслью, - нет, все не так, как вообразилось.
Нет, как же смел я подумать, что одного они там, в своем невообразимом
далеке, не предугадали, не поняли, не учли: возможности собственной
гибели. Все они учитывали, от всего защищались. Вот она, их защита: мое
внезапное понимание! Да, так! Так, и не может быть иначе! Живые датчики
связи осуществляют свои функции бессознательно, это их вторая жизнь -
тайная, неподозреваемая. Нет, они не сознательно творящие свое дело Олли!
А в момент опасности они или гибнут, как Спенсер, или их озаряет
понимание, как Гаррисона. И Гаррисон уходит из жизни сам. Безопасность -
здесь, в мгновенно пробуждающемся сознании, что ты опасен. Они уверены в
тех, кого выбрали! Какое уважение в том, что осужденного одаряют
пониманием его судьбы!"
Генрих включил двигатель шага. В костюме стало легко ходить. Генрих
прошелся по аллейке, постоял у пирамидального тополя, задрал голову вверх.
Тучи мчались быстрей, опускались ниже: становились темней. Генриха
наполнил еще не изведанный, острый, как сердечная боль, приступ любви к
миру, к любой его вещи, движению и звуку. Он когда-то лишь жил в мире, мир
был его окружением, а теперь он стал сопричастен всему в мире, с радостной
болью ощутил кровную связь с ним.
Он подошел к розовому кусту. Еще недавно это был пышный кудряш,
сейчас он простирал оголенные ветки, и всеми ветками дрожал на ветру.
Генрих погрузил в него руку, пошевелил в чаще скользких, в колючках,
прутиков, с нежностью сказал: "Не бойся, я не сделаю тебе зла!" Он
погладил забронированными в пластик пальцами ствол покачивающегося тополя,
и ему тоже сказал: "Не бойся!" Потом сел на гранитный барьер и пообещал
пустому, тускло поблескивающему розовым мрамором фонтану, что зла и ему не
будет. Рядом возвышались три валуна: в центре серый гранит из Скандинавии,
справа базальт с Луны, слева красный вулканит с Марса. Раньше Генрих лишь
бросал на них рассеянный взгляд - ни земные, ни небесные камни его не
интересовали. А сейчас он подошел к трем камням, внимательно пригляделся к
ним. В угрюмости их чудился страх, недвижная надменность их тел скрывала
боязнь... Он гладил поочередно камни Земли, Луны и Марса и растроганно
шептал им: "Я ваш, я не изменю вам". И гравию, шумящему под ногой, он
грустно сказал: "Ты говоришь моим голосом!" И, опершись рукой на спинку
скамейки, он с болью заверил ее: "Я сидел на тебе не для того, чтобы
вредить тебе!" А ветру, гремевшему кругом, он взволнованно крикнул: "Твой,
твой, всегда твой!"
Хлынул дождь - неистовый, мощный, громогласный. И сразу стих ветер,
перестали испуганно метаться деревья, ошалело извиваться кусты и травы -
все голоса замолкли, движение замерло. Все звуки были теперь отданы
рушащейся воде, и лишь она одна двигалась в окружающем мире. И Генрих,
прислонившись к тополю и открыв лицо холодным потокам, с закрытыми глазами
упоенно шептал: "Я - дождь! Я - дождь!" Это было новое ощущение, новое
понимание, новое озарение - все прежние приникновения к истине потонули и
растворились в нем. Генрих сказал радостно: "Я - тополь!"- и пошел по
аллейке. Гравий молчал под ногами, по гравию гремела вода, Генрих
прошептал: "Я - земля! Я - вода!" Он глянул вверх: туч не было, была
плотная белесая мгла. И Генрих медленно и торжественно произнес: "Я -
тучи! Я - небо!"- и возвратился к скамейке. Время исчерпало себя, время
перестало быть - надо было исполнять задуманное.
Генрих проглотил приготовленные еще вчера пилюли, надавил на пусковые
кнопки электромагнитного и гравитационного экранов и, выпадая из мира,
которым с такой всеощутимостью вдруг стал сам, успел лишь прошептать: "Я -
жизнь!"

3

Только вы можете это сделать, - взволнованно сказал Боячек. - Модель
Н-5 вышла из вашей лаборатории.
- Только ты, Рорик! - эхом откликнулся Рой.
Роберт Арутюнян, после смерти академика Ивана Томсона возглавивший
лабораторию нестационарных полей, хмуро уперся глазами вниз. Экранный
костюм высшей автономности был создан еще при жизни Томсона. И их,
сотрудников Томсона, тогда занимала проблема обеспечения максимальной
защиты от внешних воздействий - задача, прямо противоположная той, что
ставилась сейчас. Труднейшая проблема, захватившая их тогда, была решена
блестяще. Высшая автономность среди вещей и сил мира стала высшей
отстраненностью от вещей и сил. Экранированный выпадал из мира почти
совершенно. Средств воздействия на экранированного не существовало.
- Но как он сумел получить этот костюм? - растерянно пробормотал
Арутюнян. - Сколько я знаю...
- Вы правы, разрешение на пользование таким костюмом дается крайне
редко, - прервал его Боячек. - Но Генрих имел разрешение. Я сам внес его в
список. Себя не внес, а его поставил. Вы тоже имеетесь в том списке, друг
Роберт.
- Ты уверен, что он жив? - спросил Арутюнян Роя после некоторого
молчания.
- Уверен! - быстро сказал Рой. - Если бы он хотел немедленной смерти,
он пустил бы себе в мозг разряд. Он принял медленно тормозящие жизненные
процессы пилюли. Он умирает, но пока жив и еще некоторое время будет жив -
сутки, во всяком случае.
- Ты убежден, что он не бежал с Земли на другие планеты? - снова
спросил Арутюнян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46