Андрей изменился, изменения накапливались. Он
пополнел. Худое лицо округлилось, вобрало в себя резко выдававшиеся скулы.
И говорил Андрей гораздо спокойней. Лишь глаза оставались такими же
огромными. "Неприличные для мужчины глаза, для девушки подошли бы", -
говорил Генрих раньше Андрею. В них вспыхивал прежний блеск, но спокойные,
умные, резко меняющие выражение глаза до болезни вязались с подвижным
лицом - сейчас они казались чужими на лице сонном.
Однажды, вдруг пробудившись, Андрей увидел, что Генрих рассматривает
его.
Генрих смутился, как если бы его поймали на нехорошем поступке.
- Что ищешь во мне? - резко спросил Андрей.
- Изучаю, скоро ли тебя покинет хворь, - шутливо ответил Генрих.
- Нет, - объявил Андрей с обычной категоричностью. - Ты хочешь знать,
скоро ли я превращусь в Гаррисона, не надо обманывать, я все понимаю,
Генрих.
Глаза Андрея так блестели, что Генрих не сумел ответить взглядом на
взгляд.
- Я уже передавал тебе, к каким выводам мы пришли. Нарушение
генетической программы на стадии зародыша, а ты все-таки взрослый
мужчина...
Андрей нетерпеливо прервал его:
- Чепуха, зародыш - одна из возможностей, не думай, что кентавряне,
если это они, а нет сомнения, что это они, так вот, они не глупее нас, -
говорил он, напластывая одно предложение на другое. - Посланцы, живые
приборы связи, должны быть всегда, это же невозможно, если гибель одного
не вызывает немедленного возникновения другого, не говорю уж, что их может
быть множество, уже известные - двое, множество неизвестных, разве не так?
Генрих наконец прервал несущийся поток речи Андрея.
- Рой с Арманом инструментально ищут подозрительные излучения. На
поиск выделена совершеннейшая аппаратура. Пока результатов нет. Новых
Спенсеров и Гаррисонов не обнаружено.
Андрей некоторое время молчал.
- Слушай, - наконец сказал он и снова уставил на Генриха блестящие
глаза. - Если эта судьба ожидает меня, то и тебе она грозит, хрен редьки
не слаще, ты думал об этом, только не виляй, говори прямо!
- Не думал, - признался Генрих. Такая дикая мысль и вправду не
приходила ему в голову.
- Тогда думай! - приказал Андрей, откинулся на подушки и закрыл
глаза. Он был и похож и не похож на себя. Генрих, прождав с минуту, чтобы
Андрей отдохнул, хотел заговорить, но Андрей рывком повернулся,
раздраженно повторил: - Думай! И обо мне и о себе; самое худшее возможно,
жестко думай, без страха, надо нам знать!
- Буду думать, - ласково сказал Генрих. - И хотя не о нас с тобой, но
все-таки каждодневно, повсечасно думаю все о том же.
- Растолкуй, вы с Роем всегда так витиеваты и многословны...
- Я думаю о Гаррисоне. Его самоубийство для меня загадка. Ты его знал
лучше всех. Не мог бы ты подсказать мне какую-либо путеводную нить?
Андрей удовлетворенно мотнул головой, словно мысль о загадке
самоубийства Гаррисона была той самой, которая должна была всех больше
волновать друга.
- Я тоже - каждый день, каждый час... Вывод один - потрясающе темная
загадка, ровно десять возможностей решения, начну с тривиальных: женщины,
несчастная любовь - отпадает...
- Арман проверял - не было у Гаррисона близких женщин, - вставил
фразу Генрих.
- О чем я и говорю, не прерывай. Парень неплох, молод, лаборантки
заглядывались - нет, Федя не прельщался. Вторая возможность - неудачи по
работе, ссоры с начальством, начальство - я, чепуха, все шло в ажуре,
перспективы сияющие - отпадает. Третья - тайные болезни, наследственные
хвори, роковые житейские секреты в прошлом, чушь такая, что и не стоит
дальше, - отпадает. Четвертая - осознал, что посланец иных миров, пришел в
ужас, растерялся, сдался - не отпадает. Пятая - вариация четвертой, понял,
что способен натворить бед, ужаснулся, сдался - не отпадает. Шестая -
вариация пятой, я, всегда рядом я, воздействие на меня, видит, что тянет
меня в пропасть, не захотел, ужаснулся... Еще надо?
- Пожалуй, хватит.
- Тогда иди, я устал, - приказал Андрей. - И думай!
Он повернулся лицом к стене. Генрих тихо удалился. Уходя, он бросил
осторожный взгляд на друга, теперь надо было следить даже за выражением
своих глаз, чтобы Андрей не прочел в них того, о чем и сам Генрих не
догадывается. Это тоже было новой чертой: прежде Андрею хватало других
забот, он и не старался особенно разбираться в настроениях друзей.
Генрих направился к Араки. Главный врач рассматривал в настольном
экране изображение какой-то сложной химической структуры. Не отрываясь от
изображения, он молчаливым жестом пригласил Генриха сесть. Генрих ждал и
осматривался. Если лаборатория Роя и Генриха была вся заставлена приборами
самых разнообразных конструкций, то у Араки доминировали экраны - большие
и маленькие, прямоугольные, овальные, круглые, темные, полупрозрачные,
цветные, однотонные. На рабочем столе Араки стояло несколько аппаратов, и
каждый - со своим экраном.
Араки наконец оторвался от изображения.
- Вас интересует Андрей Корытин, друг Генрих? Ему лучше. Через месяц
выпустим, если не произойдет осложнений.
- Я хотел поговорить о себе.
- Вы заметили в себе что-то новое, чего мы не знаем?
- Только одно: меня мучают странные сны. Странность их в том, что они
повторяются с буквальной точностью.
Араки не нашел в снах ничего странного, обыкновенные фантазии.
Удивительность, нездешность, необычность - типичная черта сновидений. Сон
странен, если в нем нет ничего странного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46