ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
На нем был все тот же неизменный свитер. В другом наряде я его ни разу не видел.
Дочищая персик, я услыхал урчание мотора, глянул в окно и увидел, что Бауманн уезжает. Один. Робби закрыл за ним ворота, и мне будто сразу стало легче дышать. Наш дом с его высокими окнами и сад, где веяло свежими листьями, показались мне даже симпатичными.
В кухню вернулся Робби. Под свитером у нею играли здоровенные бицепсы. Желания подраться с ним у меня уже не возникало: в гневе он, похоже, не умел сдерживать свою силу.
— Уехал? — спросил я.
— Какое твое дело? — отозвался он.
Я улыбнулся. Он напоминал мне бульдога: кривые зубы, сплюснутая морда, не вызывавшая никакого желания протягивать руку дружбы...
Он вытянул из кармана сигарету и стал разминать ее большим и указательным пальцами, глядя на меня.
— Так значит, мы в бегах? — чуть насмешливо сказал он.
Я не упустил случая отплатить ему его же монетой:
— Какое твое дело?
Робби не обиделся: на его плоской роже даже появилось веселое выражение.
— Ты прав, парень: чем меньше в жизни болтаешь, тем целее твой шнобель. Вот только не надо корчить из себя герцога Жопингемского! В твои годы надо еще ходить в воскресную школу и слушаться мамочку, понял?
Мужики ох как любят поучать. Каждый мнит, что он умнее и опытнее других, а говоря с молодым — вообще воображает себя ректором университета.
Огорчать Робби не стоило. В каком-то смысле он был правильный парень.
— Ладно, — сказал я. — С чего начинать? Домишко вроде как нуждается в лечении?
— Да. Ждем гостей. Первым, делом надо подготовить на первом этаже комнату для дедушки, у которого отнялись ходули.
Я поморщился.
— Знаешь, Робби, я никогда не был виртуозом швабры, но в ответ на гостеприимство — так и быть, поднатужусь.
— Какое воодушевляющее свидетельство доброй воли!— послышалось сбоку.
На пороге стояла хозяйка, волосы стянуты в "конский хвост", сиськи готовы прорвать свитер... Каждый раз, когда она попадалась мне на глаза, я чувствовал, как по хребту пробегают искры, будто только что сунул палец в розетку.
Я покраснел и начал искренне сожалеть, что у меня есть руки, потому что решительно не знал, куда их девать.
— Робби, — сказала она,— там не обойтись без полотера. Я сейчас заглянула в комнату — она совершенно ужасная.
— Так полотера же здесь нету... — пробурчал мой напарник.
— Ну так заберите из квартиры.
- На мопеде?
— Л что, на нем разве нельзя?
Робби, видно, это не слишком улыбалось. Но в этом доме одни давно привыкли приказывать, а другие — повиноваться.
— Хорошо,— сказал он с видом пса, у которого отобрали кость.
— А заодно привезите и обогреватель: для пожилого человека в доме слишком сыро.
— Угу.
Робби исчез. Мы с ней посмотрели из окна, как он уезжает — точно так же, как я провожал глазами Бауманна.
Нас окружала вязкая тишина. Мы тонули в ней, как в теплой глубокой воде. Я был один на один с этой женщиной в здоровенном пустом доме. При желании я мог бы кинуться на нее и завалить на пол. У меня стучало в висках.
Она повернулась и посмотрела на меня острым, как лезвие, взглядом. Щеки ее покрывал легкий розовый румянец.
— Помогите-ка мне перенести кровать в комнату для гостей, — велела она.
Опустив голову, я прошел за ней в конец коридора. Там была маленькая спальня, где пахло плесенью, как и во всех остальных помещениях. На стенах пузырились отвратные замызганные обои в цветочек.
— Кровать рядом, в кладовке. Донесем, как вы думаете? — О чем разговор!
Тут я, как выяснилось, погорячился, потому что кровать оказалась не из универмага, обслуживающего рабочих завода "Рено", а из злого орешника толщиной с кирпич. Я здорово измучился, пока втаскивал ее в комнату с отклеенными цветочками. А втащив, повалился на матрац, отдуваясь, как тюлень. В тюрьме я изрядно заржавел, и после этого подвига у меня едва не отвалились руки.
— Устали? — спросила она.
— Немножко. В четырех стенах поневоле становишься подагриком.
—А вы умеете грамотно говорить, если захотите,- заметила она.
— Читал в камере словарь, Специально зубрил эффектные словечки. Вообще в каталажке многому можно научиться. Женщины это знают.
Я явно заинтересовал ее, а этого-то мне было и надо. Эта мания — даже, скорее, потребность — одолевала меня всякий раз, когда на горизонте возникала съедобная баба.
— Прошу прощения, — сказал я, — но не могли бы вы назвать мне свое имя?
— Эмма.
Глядя в сторону, я повторил: '"Эмма". Голос мой звучал странно, дыхание участилось, по переноска тяжестей была здесь уже пи при чем.
Эмма... Имя ей шло. По мере продолжения нашего знакомства я все больше убеждался в ее абсолютной гармоничности.
Она встала передо мной, вызывающая и даже чересчур привлекательная, — пожалуй, даже слишком...
— Вам меня хочется, а? — спросила она с улыбкой. Улыбка эта скорее напоминала хищный оскал. Ее рисовка и бравада бросались в глаза.
Я стал подыскивать подходящий ответ; мне очень не хотелось выглядеть в ее глазах тюфяком.
— Что за вопрос, — сказал я. — Вас должно хотеться всем мужчинам, достойным этого звания.
— У вас давно не было женщины?
— Достаточно давно, чтобы совершить глупость. Берегитесь, мадам Эмма...
— Не называйте меня "мадам Эмма": это звучит как в борделе. И не надо давать мне указаний, особенно таких... Я не боюсь мальчишек вроде вас.
— Правда?
— Правда!
Незаметно для себя я встал и начал приближаться к ней. Никогда еще мне так сильно не хотелось обладать женщиной.
Я приблизился настолько, что почувствовал через рубашку тепло ее груди, и застыл, глупо, как корова перед палисадником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Дочищая персик, я услыхал урчание мотора, глянул в окно и увидел, что Бауманн уезжает. Один. Робби закрыл за ним ворота, и мне будто сразу стало легче дышать. Наш дом с его высокими окнами и сад, где веяло свежими листьями, показались мне даже симпатичными.
В кухню вернулся Робби. Под свитером у нею играли здоровенные бицепсы. Желания подраться с ним у меня уже не возникало: в гневе он, похоже, не умел сдерживать свою силу.
— Уехал? — спросил я.
— Какое твое дело? — отозвался он.
Я улыбнулся. Он напоминал мне бульдога: кривые зубы, сплюснутая морда, не вызывавшая никакого желания протягивать руку дружбы...
Он вытянул из кармана сигарету и стал разминать ее большим и указательным пальцами, глядя на меня.
— Так значит, мы в бегах? — чуть насмешливо сказал он.
Я не упустил случая отплатить ему его же монетой:
— Какое твое дело?
Робби не обиделся: на его плоской роже даже появилось веселое выражение.
— Ты прав, парень: чем меньше в жизни болтаешь, тем целее твой шнобель. Вот только не надо корчить из себя герцога Жопингемского! В твои годы надо еще ходить в воскресную школу и слушаться мамочку, понял?
Мужики ох как любят поучать. Каждый мнит, что он умнее и опытнее других, а говоря с молодым — вообще воображает себя ректором университета.
Огорчать Робби не стоило. В каком-то смысле он был правильный парень.
— Ладно, — сказал я. — С чего начинать? Домишко вроде как нуждается в лечении?
— Да. Ждем гостей. Первым, делом надо подготовить на первом этаже комнату для дедушки, у которого отнялись ходули.
Я поморщился.
— Знаешь, Робби, я никогда не был виртуозом швабры, но в ответ на гостеприимство — так и быть, поднатужусь.
— Какое воодушевляющее свидетельство доброй воли!— послышалось сбоку.
На пороге стояла хозяйка, волосы стянуты в "конский хвост", сиськи готовы прорвать свитер... Каждый раз, когда она попадалась мне на глаза, я чувствовал, как по хребту пробегают искры, будто только что сунул палец в розетку.
Я покраснел и начал искренне сожалеть, что у меня есть руки, потому что решительно не знал, куда их девать.
— Робби, — сказала она,— там не обойтись без полотера. Я сейчас заглянула в комнату — она совершенно ужасная.
— Так полотера же здесь нету... — пробурчал мой напарник.
— Ну так заберите из квартиры.
- На мопеде?
— Л что, на нем разве нельзя?
Робби, видно, это не слишком улыбалось. Но в этом доме одни давно привыкли приказывать, а другие — повиноваться.
— Хорошо,— сказал он с видом пса, у которого отобрали кость.
— А заодно привезите и обогреватель: для пожилого человека в доме слишком сыро.
— Угу.
Робби исчез. Мы с ней посмотрели из окна, как он уезжает — точно так же, как я провожал глазами Бауманна.
Нас окружала вязкая тишина. Мы тонули в ней, как в теплой глубокой воде. Я был один на один с этой женщиной в здоровенном пустом доме. При желании я мог бы кинуться на нее и завалить на пол. У меня стучало в висках.
Она повернулась и посмотрела на меня острым, как лезвие, взглядом. Щеки ее покрывал легкий розовый румянец.
— Помогите-ка мне перенести кровать в комнату для гостей, — велела она.
Опустив голову, я прошел за ней в конец коридора. Там была маленькая спальня, где пахло плесенью, как и во всех остальных помещениях. На стенах пузырились отвратные замызганные обои в цветочек.
— Кровать рядом, в кладовке. Донесем, как вы думаете? — О чем разговор!
Тут я, как выяснилось, погорячился, потому что кровать оказалась не из универмага, обслуживающего рабочих завода "Рено", а из злого орешника толщиной с кирпич. Я здорово измучился, пока втаскивал ее в комнату с отклеенными цветочками. А втащив, повалился на матрац, отдуваясь, как тюлень. В тюрьме я изрядно заржавел, и после этого подвига у меня едва не отвалились руки.
— Устали? — спросила она.
— Немножко. В четырех стенах поневоле становишься подагриком.
—А вы умеете грамотно говорить, если захотите,- заметила она.
— Читал в камере словарь, Специально зубрил эффектные словечки. Вообще в каталажке многому можно научиться. Женщины это знают.
Я явно заинтересовал ее, а этого-то мне было и надо. Эта мания — даже, скорее, потребность — одолевала меня всякий раз, когда на горизонте возникала съедобная баба.
— Прошу прощения, — сказал я, — но не могли бы вы назвать мне свое имя?
— Эмма.
Глядя в сторону, я повторил: '"Эмма". Голос мой звучал странно, дыхание участилось, по переноска тяжестей была здесь уже пи при чем.
Эмма... Имя ей шло. По мере продолжения нашего знакомства я все больше убеждался в ее абсолютной гармоничности.
Она встала передо мной, вызывающая и даже чересчур привлекательная, — пожалуй, даже слишком...
— Вам меня хочется, а? — спросила она с улыбкой. Улыбка эта скорее напоминала хищный оскал. Ее рисовка и бравада бросались в глаза.
Я стал подыскивать подходящий ответ; мне очень не хотелось выглядеть в ее глазах тюфяком.
— Что за вопрос, — сказал я. — Вас должно хотеться всем мужчинам, достойным этого звания.
— У вас давно не было женщины?
— Достаточно давно, чтобы совершить глупость. Берегитесь, мадам Эмма...
— Не называйте меня "мадам Эмма": это звучит как в борделе. И не надо давать мне указаний, особенно таких... Я не боюсь мальчишек вроде вас.
— Правда?
— Правда!
Незаметно для себя я встал и начал приближаться к ней. Никогда еще мне так сильно не хотелось обладать женщиной.
Я приблизился настолько, что почувствовал через рубашку тепло ее груди, и застыл, глупо, как корова перед палисадником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135