Я могу совершенно объективно сказать, что у Шатова был только один недо
статок Ц он любил цитировать Омара Хайяма. Я, конечно, ничего не имею прот
ив поэзии. Но полтора года слушать только Омара Хайяма Ц это, согласитес
ь, нелегко. Тем более, что Шатов цитировал таджикского поэта далеко не кст
ати. Помню, когда «Стрела» попала в микрометеорный ливень, Шатов громовы
м голосом, покрывавшим визг вибрирующего под ударами метеоров корпуса, д
екламировал:

Не станет нас! Ц А миру хоть б
ы что.
Исчезнет след! Ц А миру хоть бы что.
Исчезнем мы. Ц А миру хоть бы что.

Не очень утешительные стихи. Правда, со слухом у Шатова было явно неладно,
поэтому меланхоличные строфы Хайяма он пел на мотив спортивного марша…
Вообще, казалось, нет такой силы, которая могла бы испортить Шатову настр
оение. И только когда погиб контейнер с продуктами, Шатов на несколько дн
ей приуныл. С этого времени мы питались хлореллой. Эта бурнорастущая вод
оросль доставляла нам кислород, а излишки ее шли в пищу. Четыре раза в сутк
и мы ели проклятую хлореллу: жареную, вареную, печеную, маринованную, заса
харенную, засоленную…
Хлорелла была настоящим кошмаром. Но Шатов очень быстро привык к ней. И за
пивая котлеты (поджаренная хлорелла с гарниром из хлореллы маринованно
й) витаминизированной наливкой (трехпроцентный спирт, настоенный на хло
релле), он бодро читал Омара Хайяма:

Все радости желанные Ц срыв
ай.
Пошире кубок Счастью подставляй.
Твоих лишений Небо не оценит,
Так лейтесь, вина, песни Ц через край.

Восемнадцать месяцев вдвоем! Это был мой первый длительный полет. И очен
ь скоро я начал понимать, почему самым важным качеством в характере астр
онавта считается уравновешенность.
Стоит мне закрыть глаза, и я вижу кают-компанию «Стрелы», вижу все даже ме
льчайшие детали: овальный пластмассовый столик с причудливыми желтыми
пятнами, выступившими от действия гаммалучей; репродукции Левитана и По
ленова на сводчатых, с мягкой обивкой стенках; вделанный в стенку шкафчи
к с тридцатью двумя книгами; экран телеприемника, прикрытый сиреневой за
навеской; два складных сетчатых кресла (на спинках по двадцать четыре кв
адрата); три матовых плафона, из которых средний случайно разбит Шатовым
…
Иллюминаторы мы открывали редко. Зрелище безбрежного черного неба с неи
моверным количеством немигающих звезд в первый месяц вызывает восхище
ние, на второй Ц задумчивость и непонятную грусть, а потом Ц тяжелое, гне
тущее чувство. Однажды (это было на шестой месяц полета) Шатов, глядя в без
донный провал иллюминатора, сказал, кажется, самое мрачное четверостиши
е Хайяма:

Как жутко звездной ночью, сам
не свой,
Дрожишь, затерян в бездне мировой,
А звезды, в буйном головокруженьи,
Несутся мимо, в вечность, по кривой,

С этого времени мы открывали иллюминаторы только по необходимости.
За полтора года мы чертовски устали. Я говорю не об усталости физической.
Аварии, лихорадочная работа по исправлению повреждений были в конце кон
цов только эпизодами на фоне очень напряженных будней. Теснота, резкая с
мена температур, двенадцатичасовые дежурства, хлорелла Ц все это, разум
еется, не курорт. Однако самым страшным, страшным в полном смысле слова, бы
ло постоянное ощущение надвигающейся опасности. Это ощущение знакомо в
сем астронавтам. Но мы испытывали его особенно остро, может быть потому, ч
то рация и телевизор были безнадежно испорчены гамма-излучением. Почти
год мы не имели связи с Землей. Быть может, играло роль и то обстоятельство
, что на Земле нас считали погибшими. Как бы то ни было, но мы постоянно ожид
али чего-то неведомого, неотвратимого. Мы работали, разговаривали, играл
и в шахматы, но стоило остаться одному, и сейчас же возникало ощущение над
вигающейся опасности. Чаще всего оно было смутным, неопределенным, но ин
огда вспыхивало с такой остротой, что казалось: именно сейчас Ц вот в это
мгновение! Ц произойдет нечто непоправимое…
Я знаком с гипотезами астромедицины, объясняющими это явление. Но, повер
ьте, теоретические рассуждения на практике помогают мало. Когда ребенок
один входит в темную комнату, он знает, что бояться нечего, но все-таки бои
тся. Когда вы один ведете планетолет и в узких смотровых щелях центральн
ого поста видна над черной бездной неба россыпь неподвижных, бледных, не
мигающих и потому какихто мертвых звезд, вы отлично знаете, что бояться н
ечего, но все-таки испытываете Ц нет, даже не страх, а вот это смутное чувс
тво очень близкой, но неизвестной опасности.
Ровно светится зеленоватый экран метеорного пеленгатора, безмолвствую
т приборы моторной группы, тихо жужжит привод гирокомпаса, размеренно по
щелкивает хронометр… Все привычно спокойно. Но гнетущее чувство надвиг
ающейся опасности заставляет вас вновь и вновь проверять приборы и до бо
ли в глазах вглядываться в черные прорези смотровых щелей.
А потом кончается вахта и где-то сзади раздается покашливание и веселый
голос Шатова:
Ц Ну как, коллега, светопреставление еще не началось?
Два последних месяца нас преследовали неудачи.
Случайный метеор разбил солнечную батарею Ц с этого времени мы жили в п
олумраке. Отчаянно капризничали навигационные приборы. По нескольку ра
з в день тревожно выла сирена барографа, предупреждая, что где-то происхо
дит утечка воздуха.
В общем все это было закономерно. «Стрела» вынесла намного больше, чем пр
едусматривали ее конструкторы.
Но мы продержались бы еще несколько месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90