Свет огнем жестоким пышет... Миг! Следа от крыльев нет! И безумный еле дышит... «Я люблю тебя, мой свет!» — Шепчет бедный, умирая У престола красоты... Кто комар? Того не знаю... Ну, а свет тот? Это — ты!
— Молодчина, безумный комар, совсем молодчина! — воскликнул великий князь, разражаясь аплодисментами. — Ишь ты, плут какой! Смотри, Гавриил, если моя почтенная мамаша услышит, как ты читаешь свои стихи, то ты сразу составишь себе карьеру. Ведь она любит безумных комаров... вершков двенадцати ростом!
— Вы — истинный поэт, — обратилась к Державину великая княгиня, стараясь замаскировать бестактную выходку великого князя, — у вас непритворное, горячее чувство, вы легко владеете рифмой и полны глубоко поэтических образов. Работайте над собой, шлифуйте свою музу! Такие люди, как вы, нужны каждой стране!
— Правда, правда, Гавриил, продолжай работать! Конечно, всякой стране нужны прежде всего хорошо выученные солдаты и дельные чиновники, но и поэты... отчего же! Работай, Гавриил! Правда, сейчас я ничем не могу наградить тебя — ведь я только великий князь, сын мудрой и великой Екатерины! Но погоди, придет мое время! До свидания, спасибо тебе, Гавриил Романович.
Поэт сейчас же откланялся. Великая княгиня милостиво протянула ему руку для поцелуя, и когда он, задыхаясь от счастья, приник к ней почтительным поцелуем, она сказала с мечтательным видом:
— «Кто комар? Его я знаю. Ну, а свет тот? Это — ты!» Ведь так, кажется?
— Простите, ваше императорское высочество, немного не так: «Кто комар? Того н е з н а ю».
— Вот как? — сказала великая княгиня и продолжала с тонкой, кокетливой улыбкой: — А мне почему- то казалось, что именно.,, его я знаю.
Державин вспыхнул до ушей. Великая княгиня продолжала:
— До свидания, Гавриил Романович! Надеюсь, вы еще не раз почитаете нам свои произведения. Я очень благодарна вам; давно я не слышала ничего более изящного и красивого!
Вернувшись к себе домой, Державин дал волю своим чувствам:
— Божество мое! Светоч моей жизни! Ты оценила мои вирши, ты поняла, что только тобой и для тебя писал я их! Ты похвалила их... Да не коснутся же эти стихи ни взора, ни слуха низменных людей!
Он достал три листика, на которых были написаны прочитанные великой княгине стихи, нежно поцеловал их и благоговейно сжег на свечке.
И в этот день не было человека счастливее гвардии поручика Державина!
Антипатия, которую великий князь высказал к Потемкину в разговоре с Державиным и которую он так же открыто высказывал повсюду и везде, коренилась главным образом в той нежности, с которой императрица Екатерина II относилась к своему фавориту. И без того не в меру честолюбивый, смелый и беззастенчивый, Потемкин злоупотреблял склонностью государыни и делал все, чтобы ухудшить положение великого князя. Словно ему, мелкопоместному дворянину, нравилось, что все, решительно все, не исключая и наследника престола, делают только то, что хочет он, Потемкин; что все должны склониться перед ним и плясать под его дудку.
Он добился этого. Все, кто не хотел льстить, заискивать, должны были испытывать тяжесть его могущественной десницы. Все, кроме одного слабого, хрупкого создания.
Этим слабым созданием, осмеливавшимся издеваться над волей всесильного временщика, была Бодена, смуглянка-ведьма Потемкина. В ее руках скованный из гранита и стали характер Потемкина становился податливее и мягче воска. Она говорила ему грубые, неприкрашенные истины, называла его дылдой, дураком, дубиной, орясиной, упорно действовала наперекор его желаниям, а он все терпел, все сносил. По временам он приходил в неистовое бешенство. Но тогда Бодене достаточно было кинуть на него притворно-робкий, чарующе-молящий взор из-под длинных, пушистых ресниц, достаточно было сложить умильным бантиком свои коралловые губы — и гнев гиганта таял, словно по волшебству. Если же раздражение Потемкина было уж слишком сильно, тогда она хватала бубен и принималась кружиться по комнате в вакхически-причудливой пляске. Случалось, что во время танца с Бодены спадали тонкие одежды; однако, не обращая на это внимания, она продолжала танцевать, прикрытая только прядями длинных, шелковистых волос, фантастическими змейками обвивавшими ее нежное, молочно-белое тело. Потемкин терял голову; он кидался к ней, хватал ее в свои мощные объятия и хрипло говорил слова покорности, страсти, восторга.
Нечто подобное случилось и сегодня. Выведенный из себя смелыми издевками Бодены, Потемкин схватил шелковую плеть, твердо решив проучить непокорную цыганку. Но последняя опять, как всегда, схватила бубен, опять, как всегда, помчалась в неистовой пляске и опять, как всегда, выпала грозная плеть из сильных рук Потемкина, а сам он рухнул в кресло и весь ушел в созерцание пляшущей.
— И не знаю, право, — сказал он Бодене, когда, усталая, она бело-розовым клубочком свернулась у его ног, — не знаю, почему я так люблю тебя. Ты не думай, дьяволенок, что я слеп ко всем твоим недостаткам, — продолжал он, с чувственной дрожью запуская пальцы в волны мягких волос Бодены, — я отлично знаю, что ты дика, как шмель, лакома, как кошка, воровата, как сорока, и при всем том зла, как обезьяна. И все-таки, негодное созданье, я так сильно люблю тебя, что, как ни хочу, не могу вырвать тебя из своего сердца.
— Напрасно, напрасно! А то вырвал бы в самом деле! Или, может быть, ты воображаешь, что Бодена будет жалеть об этом? Ошибаешься, длинноногий дурачок!
— Если бы я мог, я уже давно прогнал бы тебя, скверная девчонка, да не могу. Я отлично знаю, что ты в душе глубоко равнодушна ко мне, а если иногда и притворяешься, будто любишь, так потому, что я, первый человек во всей стране, перед которым склоняются все и каждый, настолько глуп, что подстерегаю твое малейшее желание, готов удовлетворить любой, самый сумасшедший каприз, причуду, прихоть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109