негодяй Потемкин с каждым днем становится все более и более вредным для блага государства, а я бессилен сделать что- либо... Вообще, у меня много вещей, о которых чем меньше говорить, тем лучше. Но тебе я глубоко признателен, Мария. Твоя чистота, сердечность, искренность бесконечно трогают меня. Я не хотел брака с тобой, но теперь, когда узнал тебя, я благословляю Небо за то, что Оно дало мне в спутницы такого дивного ангела, как ты!
Великий князь нежно привлек к себе и обнял жену, невольно снова подумав... об Осипе.
А через час после этого великому князю доложили, что из Фонтанки вытащили изъеденный раками труп, кое-какие признаки которого совпадают с описанием сбежавшего Осипа. Салтыков лично ездил осматривать труп и пришел к заключению, что это именно и есть сам Осип.
Докладывая об этом великому князю, Салтыков привел аргумент, который, быть может, несколько поразит читателя:
— Главное, ваше высочество, что убеждает меня в тождестве трупа с пропавшим Осипом, заключается в следующем: труп оказался женщиной, переодетой в мужское платье.
Был поздний вечер. Гавриил Романович Державин сидел в своем рабочем кабинете и предавался сладостному хмелю творчества. Вдруг во входную дверь кто-то постучал. Поэт поспешил открыть.
На пороге показалась какая-то фигура, закутанная в просторный темный плащ.
— Кто вы и что вам нужно? — спросил Державин, забывший захватить с собой свечу.
— Позвольте мне войти в комнату, — ответил мягкий голос, — и там вы все узнаете.
—Проходите! — сказал поэт, недоумевая, кто бы это мог быть.
На пороге кабинета посетитель снял шляпу и плащ, и Державин, увидев, кто скрывается под ними, вскочил со стула, на который было уселся, хотел что-то сказать, но замер в недоумении, переходящем в ужас.
— Бодена!— наконец пролепетал он.— Разве ты жива? Или это твой беспокойный дух явился терзать меня?
— Успокойся, Гавриил, я жива, весть о моей смерти была ложной...
— Но как же...
— Позволь мне присесть, Гавриил, и я все расскажу тебе!
Заинтересованный поэт жестом пригласил позднюю гостью сесть в одно из кресел.
Она принялась рассказывать:
«Ты помнишь ту ужасную ночь в Москве, когда я упала без чувств на полу твоей комнаты? Очнувшись, я узнала от прислуги, что Потемкин видел все, что он нарочно подстроил мне ловушку, и поняла, что я погибла. Утром ко мне явился Бауэрхан. Негодяй принялся рассказывать мне разные наглые выдумки, и надо было быть настолько взволнованной, как я в то время, чтобы не видеть белых ниток, которыми была шита его сказка. Он сказал мне, что Потемкин приказал засечь меня нагайками, что ты знал о приготовленной ловушке и не мог предупредить меня, что на самом деле ты любишь меня, что он, Бауэрхан, жалеет нас и хочет помочь. Он предложил отвезти меня к твоему дяде, живущему под Москвой, добавив, что там мы с тобой встретимся и уедем за границу.
Обрадованная известием, что ты любишь меня, не думая, я бросилась в расставленную западню, согласившись отправиться с предателем-врачом. По дороге я стала раздумывать о сказанном, и многое показалось мне странным. Я уже жалела, что согласилась на это бегство: ведь при огромном влиянии, которое производили мой вид, пение и пляски на Потемкина, я всегда могла бы заставить его отказаться от желания отомстить мне. А там со временем, проверив, действительно ли ты любишь меня, можно было бы решиться и на бегство. Но что было делать? Пока я думала да раздумывала, мы подъехали к мрачному на вид дому.
У меня в душе зародились тревожные предчувствия. Задумчиво прошла я вместе с доктором в подъезд; сзади меня тяжело захлопнулись ворота. Я чуть не закричала и спросила привратника:
— Где я?
— В сумасшедшем доме! — грубо отрезал он.
Я слабо вскрикнула — и больше ничего не помню. Очевидно, я упала в глубокий обморок.
Очнулась я в мрачной, темной, убого и грязно обставленной комнате. Около возился какой-то старик, приводивший меня в чувство. Это был начальник заведения, врач, более похожий на разбойника, чем на врача.
Очнувшись, я первым делом вцепилась старику в его жидкую бороденку и принялась таскать его, приговаривая:
— Отпусти меня! Сейчас же выпусти меня, подлый старик!
На крик врача прибежали два служителя; они оторвали меня от моей жертвы, связали и жестоко избили ременными плетками. Я вторично упала в обморок.
Когда я снова очнулась, на мне была смирительная рубашка. Опять я увидела около себя ненавистную фигуру врача. Опять хотела я пустить в ход свои когти, но — увы! — руки у меня были связаны.
— Милое дитя, — сказал он мне, — успокойся, не предавайся необузданному волнению. С тобой будут хорошо обращаться...
— Уж не называешь ли ты хорошим обращением то, как вчера избили меня? — воскликнула я.
— Дорогое дитя мое, — ответил мне врач, — вчера я был так поражен взрывом твоего гнева, так растерялся, что не остановил служителей, когда они бросились на тебя. У нас обыкновенно буйных укрощают ременными плетками, так что к тебе применили обычную меру. Но обещаю тебе, что больше не повторится этого! Ведь вчера я не успел разглядеть, какое ты очаровательное создание!
— Так приккккажи сейчас же снять с меня эту рубашку! — повелительно сказала я.
— Хорошо, — покорно ответил он, — я сам сделаю это сейчас же... даже, — добавил он, — под угрозой, что ты опять вырвешь несколько волосков из моей и без того жидкой бороды!
Он исполнил свое обещание. Я отвернулась к стене и стала раздумывать. Вообще я много о чем передумала во время своего сидения в доме для сумасшедших. Потом расскажу тебе о некоторых своих думах, а сейчас продолжу о том, что относится к моему заключению в сумасшедшем доме и бегству из него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109