Всю ночь Бодене не спалось — мучили воспоминания. Ее симпатия к Ланскому казалась вероломством, изменой по отношению к великому князю, и последний рисовался ей бледным, измученным, впадающим в полное отчаяние. Бодена встала совершенно разбитой, грустной.
Вдруг ее взгляд упал на клавесин: старый желтый четырехугольный ящик казался верным, испытанным другом.
Она подсела к инструменту, взяла несколько аккордов и сначала тихо, а потом громче запела:
Льзя ль мне забыть твою любовь? Нельзя ль мне забыть твои объятья? Во мне отравлена вся кровь... И как давно когда-то - вновь Я вся твоя, вся, без изъятья! Лобзаний страстных сладкий яд Ты влил безжалостно мне в жилы... О, отзовись, мой друг, мой брат, Мой муж! Ужели этот ад За страсть свою я заслужила!
— Как хорошо! — послышался сзади нее чей-то томный, растроганный голос.
Бодена обернулась и густо покраснела: в дверях стоял Ланской.
— Я и не слышала, как вы вошли!.. — смущенно сказала девушка.
— А то вы, конечно, не стали бы петь? О, какая вы злая! Если бы вы знали, как я люблю слушать ваше пение! Часто-часто я подхожу к вашим дверям и впиваю в себя сладостные звуки вашего голоса. Обыкновенно я не вхожу, так как боюсь спугнуть вас. Но сегодня это оказалось сильнее меня... Простите, что я помешал вам!
— Полноте! — краснея ответила Бодена. — Я с удовольствием буду петь при вас и для вас, раз мое пение действительно доставляет вам немного приятных минут. Пусть хоть этим мне удастся доказать, насколько я благодарна вам за ваши заботы и внимание!
— О, я ничем не заслужил вашей благодарности!
— А все это? — Бодена обвела рукой вокруг себя. — А перемена, происшедшая в моем заключении?
— О, что касается этого, то... Ведь вас держали в том ужасающем подземелье без ведома ее величества. Императрица едва ли могла желать такого обращения; для этого она слишком добра и справедлива...
— «Добра и справедлива!» Какой горькой иронией звучат эти слова! Неужели доброта и справедливость сказываются в том, чтобы держать меня без всякой вины в тюрьме?
— Вы не правы, обвиняя ее величество. Императрице были предъявлены серьезные доказательства ваших происков; она не виновата, что ее обманывают на каждом шагу. Разве может она входить во все? У нее просто не хватит времени на это. Ваши враги оклеветали вас...
— Враги! Откуда могут быть враги у такого ничтожного существа, как я?
— Да, но вы не будете же отрицать, что князь Потемкин...
— Да, князь Потемкин — враг мне. Но кому он не враг? Для всей России нет большего злодея, чем он! Сколько зла сеет этот человек из пустой прихоти!.. Взять хотя бы его происки против великого князя!
— Ну, что касается великого князя, то здесь мы с вами, вероятно, не сойдемся...
— Вы тоже не любите его?
— Я просто не уважаю его!
— Должно быть, вы не знаете, как он несчастен!
— Может быть, он и несчастен, но кто виноват в этом, кроме него самого? Я не спорю, с ним не всегда обращаются так, как подобает по отношению к наследнику престола. Ну а он? Вы поставьте себя на его место! Разве вы стали бы так держаться? Стали бы требовать, настаивать, доказывать свои права? А он либо трясется, как мальчишка, который боится, что его поставят в угол, либо выходит из себя и осыпает государыню-мать упреками, оскорблениями — словом, из одной крайности впадает в другую. Он просто слабый, жалкий, неустойчивый человек!
— Скажите, — после некоторого колебания спросила Бодена, — вы не знаете, как принял великий князь известие о моей смерти?
— О вашей смерти? — в полном изумлении переспросил Ланской. — Я, право, не понимаю...
Бодена рассказала ему, как к ней являлся комендант с сообщением от Потемкина.
— Это ложь! — вскрикнул Ланской. — Всем, кто справлялся о вас, говорили, что ваше местопребывание неизвестно... Еще в тот самый день утром, когда мы с государыней приехали сюда, великий князь был у ее величества и требовал отчета, куда вас девали.
— Ах, так он все-таки справлялся?
— Простите, может быть, не хорошо то, что я вам скажу, но мне не хочется оставлять вас в неведении: великий князь справлялся не из жалости к вам лично, а потому, что усмотрел в вашем исчезновении происки своего врага Потемкина!
— Что дает вам право предполагать это?
— Грустно... Если бы великий князь действительно дорожил вашей памятью, разве он мог бы сблизиться с француженкой-балериной и без ума влюбиться в нее?
— Что вы говорите! Может ли это быть?
— О, как вы плохо знаете великого князя, если сомневаетесь даже в возможности измены с его стороны!
— Боже мой! Боже мой! — сказала глубоко потрясенная Бодена. — Неужели и он такой же, как все! «С глаз долой — из сердца вон!»
Она закрыла лицо руками и тяжело опустила голову на клавесин. С глубоким сочувствием, к которому примешивалась доля непонятной радости, Ланской вышел из комнаты.
Ланской не обманул Бодену: великий князь, отличавшийся немалой легкомысленностью, вскоре забыл о ней и запутался в сетях хитрой танцовщицы, хорошенькой, как куколка, и хитрой, как чертенок, которая пустила в ход все свои ресурсы, чтобы вскружить голову наследнику трона.
Это удалось ей скорее, чем она сама рассчитывала. Несколько томных взглядов, которые она бросила в литерную ложу, где сидел великий князь, оказалось вполне достаточно, чтобы он в первый же антракт прошел к ней в уборную и рассыпался в грубоватых комплиментах. Хитрая балерина смущенно опускала свои густые ресницы, на мгновение вскидывала их, чтобы обдать великого князя томным, влюбленным взглядом, и снова робко опускала долу.
С тех пор великий князь стал часто посещать артистку, и опытная куртизанка быстро привела его к желанной цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109