— Молчи, Осип, — прервал его великий князь, — я не желаю, чтобы мне мешали.
В дверь постучали в третий раз, еще громче, чем прежде.
— Кто там? — взбешенным тоном крикнул великий князь, вскакивая на ноги, причем Осип одновременно с ним тоже вскочил с пола.
— Ваше императорское высочество, — ответил голос из-за дверей, — ее императорское величество приказали мне передать вашему высочеству о своем желании немедленно видеть вас, чтобы поговорить с вами, ваше высочество, о важном деле.
— Передайте, что я не расположен сейчас к разговорам.
— Ваше высочество, умоляю вас принять к сведению, что ее величество приказали не принимать никаких отговорок и желают во что бы то ни стало видеть вас, ваше высочество, сейчас же.
— А я не хочу, вот и все!
— Ее величество изволили приказать в случае, если вы, ваше высочество, не захотите повиноваться ее просьбе, взломать двери и употребить силу.
— Это кто там у дверей? Полковник Строганов, кажется? — спросил великий князь, с трудом подавляя в себе бешенство.
— Точно так, ваше императорское высочество.
— Скажи, Строганов, вероятно, у моей матушки находится Потемкин?
— Только что изволили отбыть.
— Ну, конечно! — гневным шепотом сказал Павел Петрович на ухо Осипу. — Каждый раз, когда этот господин побывает у матери, ее злоба ко мне удесятеряется! Господи, доколе же мне терпеть! Осип, что же делать?
— Конечно, повиноваться приказанию вашей матушки! Открывайте, ваше высочество, открывайте, — посоветовал паж, — а я спрячусь в футляр этих часов и оттуда буду все видеть и слышать.
Паж, словно привидение, исчез в футляре часов. Великий князь отпер дверь.
— Вы одни, ваше императорское высочество? — спросил Строганов, удивленно обводя комнату взглядом.
— Как видишь.
— Удивительно! А я готов был поклясться, что у вас кто-то сидит, потому что я явственно слышал какой-то шепот...
— Вот и ошибся, милейший шпион! Я просто разговаривал сам с собой.
— Осмелюсь покорнейше просить вас, ваше высочество, последовать за мной к ее величеству!
— Да когда же, черт возьми, ее величество перестанет обращаться со мной, как с мальчишкой! — крикнул, не сдержав злобы, Павел Петрович.
— Благоволите обратиться с этим вопросом лично к ее величеству. Ведь я — только исполнитель приказаний; меня, ваше высочество, не спрашивают, по душе ли мне то или иное приказание, а приказывают исполнять — вот и все. Если бы я мог выбирать себе поручения. ..
— А знаешь, Строганов, — сказал Павел Петрович, мрачно глядя на офицера, — ты никогда не сделаешь карьеры: ты и для подлости-то слишком мелок. Все норовишь между двух стульев сесть! А хочешь, я сейчас скажу ее величеству, что ты недоволен ее поручениями? Что ты, какой-то полковник позволяешь себе выражать мне, наследнику престола, затаенное сочувствие? Да не
4 Аттила России
бойся, ведь я не ты — мне выслуживаться не надо! Ну, идем!
Они отправились к государыне.
Когда вдали смолк шум их шагов, из футляра часов выскочил паж. Он повертелся с кокетливыми ужимками перед зеркалом, приводя в порядок свои густые, курчавые волосы, растрепанные ласковой рукой великого князя, и сказал:
— Вот несчастный человек этот Павел! Легко ли иметь такую маменьку? Бог знает что такое!.. Допустить подобное обращение... Положим, будь я на месте великого князя, я не позволил бы передавать мне таким образом приказания... А все этот негодяй Потемкин. Ну, погоди же ты у меня!..
Императрица ждала великого князя с огромным нетерпением. Павел Петрович показался ей более убитым, чем всегда.
— Ты все еще грустишь, бедный Павел? — сказала она. — Неужели ничто не в состоянии развеять твою грусть?
— Ничто, решительно ничто! Когда я думаю о том, что неловкость проклятой акушерки подкосила такое молодое, такое чистое, такое очаровательное создание, как моя покойная Наташа, я готов биться головой о стену, и мне самому хочется умереть.
— Зачем доводить чувство до смешного, до уродства? Нет таких сердечных ран, которых нельзя было бы залечить, и в этом отношении время — лучший целитель.
— Но я не могу, не могу... Подумать только, что я относился к Наташе так неласково, так не любовно...
— А тебе никогда не приходило в голову, что то инстинктивное отвращение к жене, которое ты испытывал при ее жизни, происходило из бессознательных, но справедливых побуждений?
— Что это значит?
— То, что ты был справедливее к живой жене, чем к мертвой, Павел! .
— Но почему?
— Потому что она изменяла тебе!
— Вы повторяете старые сказки, ваше величество! Очевидно, вы имеете в виду Державина?
— Нет, потому что Наталья любила не Державина, а его музу. Она искренне любила поэзию — очень часто у безнравственных женщин любовь к поэзии совмещается с самым неприкрытым развратом. Не возмущайся, не старайся придумать мне какую-нибудь новую из грубостей, на которые ты так щедр!.. У меня в руках письма, которые черным по белому доказывают ее измену!
— Его имя! — прохрипел великий князь, хватаясь за сердце и бледнея как мертвец.
— Это — твой былой друг, граф Андрей Разумовский, и за это-то Господь покарал ее, срубив и дерево и плод!
— Матушка, вы разрываете мне сердце! Но... я не могу верить вам!
— Как, ты сомневаешься в моих словах? Ты хочешь доказательств? Хорошо! Вот! — Государыня встала, выдвинула потайной ящик бюро, достала оттуда связку писем и подала ее сыну, говоря: — Вот прочти, и тогда поверишь!
— Да, — сказал великий князь, — эта змея изменяла мне... Словно завеса упала теперь с моих глаз. Боже...
— Ты хочешь впасть в другую крайность, Павел!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109