Иннокентий возился с тестом.
— Третий раз раскатываю,— ища сочувствия, обернулся он к Кошелеву.
— А надо раскатывать шесть раз,—тоже почему-то Кошелеву объяснила Лена.
— Усложненные чебуреки? — уточнил «дядя» Паша и, в свою очередь, подмигнул Сергею Владимировичу.
— Уходи! Не мешай! В любом деле больше двух помощников не требуется! Иначе люди, дублируя, только мешают друг другу,— сказала Лена.
— Дай чего-нибудь погрызть! Мы голодны, как волки,— взмолился «дядя» Паша.
— Терпение!.. Терпение,— уже мягче повторила Лена.— Мы, кажется, с тобой прочли в «Науке и жизни», что голодание приносит только пользу!..
— Он сжует твой халат,— предупредил Иннокентий.
— Сжую! — подтвердил «дядя» Паша и, отхватив большой ломоть хлеба, намазал его маслом для себя и Кошелева.
— Пойду вздремну, пока усложненные чебуреки начнут жарить,— сказал «дядя» Паша с набитым ртом.— Да, Иннокентий, дай Сергею Владимировичу рубашку.
— У Глеба в чемодане дедероновая, серая. Еще не надевал ее.
Кошелев, на ходу уплетая хлеб с маслом, пошел за «дядей» Пашей в кабинет, где в углу были свалены рюкзаки и чемоданы...
Да, да, это он,. Сергей Кошелев, собственной персоной. Он ходит по чужой квартире с ломтем хлеба, собираясь надеть чью-то дедероновую рубашку!.. Невероятно!.. Увидела бы все это покойная гранд-мама!..
Пока «дядя» Паша устраивался на коротком для него диване, Кошелев сел к письменному столу, чтобы именно с этого своего невероятного превращения начать письмо к Жюлю. Всего, конечно не изложить на нескольких, листках почтовой бумаги. Однако Жюль поймет главное. Подробности будут рассказаны при встрече.
Кошеле» дописывал последние строки, когда пришла Галина Степановна.
— Бросили нас одного. Пойдемте ко мне! — просто сказала она, протягивая Кошелеву руку.— Пойдемте, расскажете мне о поездке, пока явится Юра.
Уже сидя в ее комнате, он опять подумал о необычайном внешнем, а главное духовном сходстве Галины Степановны с Верой. Та же простота в обращении с людьми, то же достоинство... Но больше всего роднит их то, что ни та, ни другая не искали для себя удобной жизни, как Алин. Удобной и беззаботной. Шли прямо, навстречу судьбе... И не только они. Так поступили отец, мама и многие другие, кого он узнал теперь.
А он, имел ли он сам достаточно мужества, чтобы поступать так же, как они? Правда, идти против обстоятельств, в которые он был поставлен помимо своей воли, было нелегко. Да, нелегко. Но что-то можно было предпринимать, как-то самому позаботиться о своей жизни. Но ему это и в голову не приходило. В детстве, в юношеские годы все за него решала гранд-мама. И, привыкнув к этому, он плыл по течению, только тогда, в годы войны, не поддавшись влиянию Алин.
Если б и тогда, в самый важный период его жизни, он уступил, не было бы сегодняшнего дня, не было бы Галины...
И вот она сидит перед ним, чуть склонив голову набок, вся еще под впечатлением его рассказа об отце.
— Свидание с прошлым...— задумчиво проговорила Галина Степановна.— Но впереди еще свидание с сестрой.
— Если Юрию удастся...
— О, вы не знаете Юру... Хотите, позвоним сейчас ему, скажем, что вы вернулись, и... вообще.
— Если это удобно! — обрадованно произнес Кошелев. Галина Степановна, улыбаясь, кивнула и сняла трубку.
В редакции ей ответили, что Юрий Евграфович ушел в пароходство, а оттуда собирался в милицию. В редакцию он не вернется, поедет прямо домой.
— Ну, вот и все. Нам остается терпеливо ждать,— сказала Галина Степановна, положив трубку.— Знаете, я все думаю о том., что услышала от вас. Непременно навестите еще раз Фомичова. Непременно!
— Может быть, поеду.
— Не «может быть», а обязательно! Посудите сами: вы не знали своего отца, забыли его, не испытывали к нему никаких чувств. А ведь он вас любил, помнил!.. Для вас не существовало никакого Фомичова. Но он-то знал Сережу Кошелева, добивался его возвращения домой... Ведь вы сын его покойного друга.
— Вы правы, Галина Степановна... Видно, так уж заведено самой природой, что даже лучшие из детей никогда полностью не возмещают полученного.— Кошелев подумал, что не вспоминал об отце, не вспоминал и в те минуты, когда тот писал свое последнее письмо: «береги детей...» И на смерть пошел: «детишки голодают...» — ради своих и чужих.
Невероятная разница между жизнью отца и его, Сергея, жизнью. Кому нужна была его жизнь, кому нужны были его взлеты, падения? Угар...
— К нам в клинику,— продолжала между тем Галина Степановна,— привезли полугодовалого ребенка. Пролежал он у нас очень долго. Все мы к нему привязались так, что когда его взяли, я, например, первое время места себе не находила. И, наверное, долго мне будет его недоставать. А он через месяц меня и не узнал бы...
— Я... Я просто подумал — приглашают ведь иногда из вежливости.
Галина Степановна рассмеялась.
— Из вежливости не так приглашают... Кстати, и Юра совсем не «из вежливости» приглашает к себе гостей. Их бы с Зикой тоска иссушила, если б вечно не толклись у них люди. Если б не стучали, не шумели, не гремели. Если б не веселились, не уезжали, не приезжали. Котька и Ниночка, и те говорят: «А почему никаких гостей нет?!» Как же можно жить без людей?! Вот вы и наве-
стите старика. И вообще... не приходило ли вам в голову... остаться?
Кошелев сцепил тонкие длинные пальцы и долго молчал, глядя в окно.
— Что ж думать об этом, Галина Степановна,— медленно, подавляя волнение, проговорил наконец он.— Если б еще Наденька... Она нужна мне. Очень нужна. Но вряд ли я так уж ей нужен... А если... и знать не захочет.
Галина Степановна сделала протестующий жест, но Кошелев продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52