— кричит Кошелев.
Сабинин змеюкой крутится. Мол, формальность, успокойся, дорогой зятек. Ему никак ссориться с Кошелевым нельзя. А полковник свое: обыск!
Довел офицер капитана до белого накала. Сколько Фомичов с ним плавал, да и я два года вестовым, всегда капитан тихо, спокойно говорит. Если даже «тромбл» какой на судне, тоже из себя не выходит. А в тот день его как подменили. Разозлился — не подходи! Оно и понятно. Где такое видано — в каюте капитана рыться?!
— Только шаг к моей спальне ступишь, за борт выброшу!— тихо так говорит капитан, а у самого голос аж хрипит.
Полковник за кобуру. Сабинин его за руку:
— Кто поведет «Цесаревича» и твою «Чайку»?..» Резко, неожиданно прозвучал в ночной тишине телефонный звонок. Серж вздрогнул, оторвался от чтения. Ему никто позвонить не мог. Видно, ошиблись номером.
Телефон продолжал звонить.
— Алло!.. — негромко отозвался Серж.
— Читаете или уже прочли? — донесся до него голос Вавилова.
— Читаю,— живо отозвался Серж, довольный, что никакой ошибки нет, и звонят в столь поздний час действительно ему. Совсем чужому человеку в такую пору не звонят.
— Ну, как? — поинтересовался Вавилов.
— Замечательно! — искренне вырвалось у Сержа.— И не потому, что это меня близко касается. Хорошо написано, я убежден, что всем будет интересно.
— Ну, спасибо. Теперь со спокойной совестью улягусь спать... А до какого места вы дочитали?
— Когда полковник белой армии собрался обыскивать каюту... капитана,— Серж из скромности не смог сказать «отца». — А... Сабинин... — он снова запнулся, но сказать «дед» не захотел. — Так вот... Сабинин спрашивает, кто поведет «Цесаревича» и «Чайку».
— Кстати, насчет «Чайки» Кравченко говорил, будто бы полковник обожал свою яхту, страшно гордился ею. Она действительно была так красива, что и Кравченко, и другие матросы бегали смотреть на нее. Когда стало ясно, что Севастополь вот-вот возьмет Красная Армия; полковник не то хотел продать, не то уже продал яхту Сабинину, толком этого Кравченко не знает, чтобы и «Чайку» отправить во Францию.
— Я слышал о каких-то пикниках на «Чайке». От своей бабушки. Но она ничего не говорила о Севастополе, о покупке яхты. Значит, «Чайка» ушла во Францию?
— Читайте, читайте дальше! Там все есть,— ответил Вавилов.— И не сердитесь, что позвонил, помешал. До завтра... Хотя какое же завтра? Уже второй час.
— Покойной нбчи, Юрий.— Только положив трубку, Серж подумал, что как-то само собой получилось: назвал Вавилова по имени. Ну, что ж, по имени так по имени...
Придвинув рукопись, Серж продолжал читать:
«Красуня «Чайка» принадлежала полковнику. Только полковник, как гончий пес, который взял след и не слушает Сабинина, к спальне капитана подступает. Кошелев ему дорогу загородил. Как столб стоит.
Пан Сабинин к зятю:
— Володенька, дружок, это же пустая формальность...
— В лицо мне плевать — формальность? — это ему капитан.
Сабинин к полковнику:
— Вы родичи, нельзя так! Тот через губу:
— Из-за каприза вашей доченьки и породнились, только к делу отношения это не имеет.
В эту минуту заявляется в стельку пьяный Фомичов. За той колготней я и не слышал, как он по коридору прошел. Вваливается боцман прямехонько в капитанскую каюту. Из увольнения, мол, прибыл!.. А самого и ноги не держат. Зашел, говорит, доложить и важное сообщение сделать капитану.
— Слушаю! — говорит Кошелев, а сам в его сторону и не смотрит. Не терпел пьяных. Только Фомичову его штукарство с рук и сходило.
Боцман наш глазами — луп-луп — забыл свое «важное сообщение»... И смех и грех!.. Паны переглядываются.
— Да что там у тебя? — Капитан не выдержал, хмыкнул.
И меня смех разбирает, схватил самовар и поскорей в коридор. А Фомичов про какую-то свою куму теревенит: сама гладкая, добру бражку варит, и бух: на «Чайке» все механизмы.поснимали, все навигационные приборы
раскурочили!.. Тут пан полковник как сказался. Носился он со своей
яхтой, как дурень с писаной торбой.
— Брешешь,— кричит и бегом на «Чайку». Пан Сабинин за ним. Как же им теперь ту посудину во Францию вести?
Вот такая получилась полундра.
Пока те носились по порту, я к Фомичову и все ему про Марсель объяснил. Он враз протрезвился и до капитана:
— Нельзя им дать «Цесаревича» увести! А Кошелев отвечает:
— Что поделаешь, Гриша? Россия тонет. Спасаются все, кто может...
— Тикают, как те крысы,— говорю.
— А мы разве крысы? — поддерживает Фомичов. — Вздернут меня красные. Хорошо, если на мачте, а то болтайся на обыкновенном телеграфном столбе. Веселенькое дело. Я ведь капитан, офицер.— Это Коше лев отвечает.
Фомичов, баром что напидпитку, а говорит разумно:
— Моряк — он моряк и есть. Ни волна морская, ни ветер штормовой не разбирают, чи ты капитан, чи боцман. Обоим однаково достается.
Молчит капитан. Много лет с Фомичовым плавал. Да и постарше, мудрее был Гриша.
Молчит капитан. Растерялся, вроде бы на мель сел... Как тут ему быть? По один бок — родичи, по другой — 'мы все. А он, рассказывали, тоже с матросов начинал. Уже потом какой-то родич выплыл, выучиться помог — в штурмана, дальше в капитаны.
И от нашего берега Кошелев отстал, и к тому толком не пристал.
Как тут не растеряться, как не почухать потылицу. Что было делать, выбирать надо — семья, эмиграция, сторона незнакомая, или одному оставаться, да еще чтоб перед очами торчал телеграфный столб.
За один только день человек с лица спал, вроде бы постарел на десять лет.
Наконец, вздохнул тяжко, глянул на Фомичова:
— Увезут Лару,— говорит.
А Фомичов ему твердо: никуда, мол ваша жинка не денется. В Одессе угля нема. Состав с углем красные по пути сгребли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52