..
В ушах Кошелева все еще звучал голос диктора, который невозможно спутать ни с чьим другим, и траурные, и победные звуки гимна...
— Пойдем, Сергей Владимирович,— словно издалека донесся до него голос Вавилова.— Посмотрим комнату ветеранов.
В фойе плескалось море человеческих голосов. Кошелев различал густые басы нижних октав и дисканты совсем юных мальчишек. Мальчиков в синих форменках с голубыми матросскими воротниками.
И вдруг тишина в комнате ветеранов, куда они с Вавиловым вошли. Лишь за дверьми глухой говор, гулом далекого прибоя.
Тишина... Скромно названная «Комната ветеранов» уже была музеем. Музеем подвигов, мужества и самоотверженности.
Тетради со скупыми записями, фронтовые газеты, снимки времен гражданской войны, мемуары... И фото — тех, кого уже давно не было в живых, и тех, о ком только что говорил Вавилов, кто стоял вокруг.
У Кошелева было такое ощущение, будто именно здесь с неразрывной последовательностью сплавилось великое прошлое с сегодняшней встречей, с мальчишками в гюйсах...
И вдруг, словно толчок в грудь, как удар в самое сердце: глаза в глаза на него с фотографии смотрел командир в реглане... Отец... Его отец...
ГЛАВА 9
Тихий отдаленный причал одной из многочисленных бухт Севастополя. Бухты с поэтическим названием — Омега. Уходило к горизонту багровое солнце, расколотое в море зеленоватыми буграми зыби, и волны перекатывали с горба на горб горячие солнечные осколки:
Остро пахло смолой, водорослями, солью и разогретыми травами раскинувшейся за причалами степи. На фоне синего неба четкими контурами выступили полуразвалившиеся стены Херсонеса.
Они с Фомичовым сидели на байке свежеокрашенной видавшей виды шлюпки, которая устало выползла на пологий песчаный берег и, отдыхая, лениво покачивалась с борта на борт.
Да, перед Кошелевым был тот самый Фомичов, о котором рассказывал Кравченко, о котором упоминали в матросском клубе. Фомичов — боцман парохода «Цесаревич Алексей», он же «головорез Сарган» и комиссар лоцдистанции, в которой служил лоцманом капитан Ко шелев.
С той минуты, как Сергей увидел портрет отца и до встречи с Фомичовым, он был в смятении. Фомичов найден. Фомичов, который, конечно, знал о сестре; ведь отец до последнего дня своего служил вместе с ним. Это странное состояние усиливалось еще тем, что «Пчелка» «дяди» Паши летела в Севастополь так, словно участвовала в автомобильных гонках.
Очень, очень вовремя за Вавиловым и Кошелевым заехал в матросский клуб «дядя» Паша. Был он в самом благодушном настроении. «Домочадцы истекают слюной», глядя на вареники с вишнями, приготовленные «самоотверженной Галиной»...
Но «дяде» Паше не удалось закончить тираду. Вавилов прервал его, сообщив о том, что стал известен адрес Фомичова.
Посвященный, как, впрочем, и все окружающие, в дела Кошелева, «дядя» Паша, тут же забыв о варениках, объявил, что это именно тот самый случай, когда их выручит «Пчелка».
— Едем в Севастополь! — не раздумывая, сказал он.
Даже деятельный, экспансивный Вавилов воскликнул: «Без обеда?! Лучше с утра...» «Дядя» Паша хмыкнул, потрогал шины, и сказал: «Тебе лучше, а гостю нашему и обед, и ужин поперек горла станут. Моя «Пчелка» туда мигом долетит...»
Сбегав через дорогу в буфет и запасшись пирожками, он сел в машину, послал воздушный поцелуй Вавилову и нажал на акселератор.
По пути «дядя» Паша сообщил, что «Пчелку» собрал он своими руками. Лона ни за что не хотела покупать машину. Она, как подавляющее большинство женщин, считает, что какие-то там шкафы и буфеты важнее машины. А ездить на «Пчелке» она, опять-таки, как подавляющее большинство женщин, любит. Потом шел обстоятельный рассказ о том, как «дядя» Паша обнаружил в горах разбитую, покореженную «Пчелку», как два отпуска возился с оформлением и ремонтом, как самолично перебрал и заменил все железо, и теперь «Пчелку» он не променял бы ни на одну, пусть даже новую машину.
Рассказа о достоинствах «Пчелки» хватило до,самого Херсона, где они заправились бензином. К Джанкою подъехали глубокой ночью. Передохнули и, едва занялся рассвет, двинулись дальше.
Мелькали встречные грузовики, самосвалы, легковые машины... Повороты, подъемы, спуски...
Соседи Фомичова, которого дома не оказалось, сообщили, где и как его разыскать. С вечера уезжает он рыбачить в бухту Омега, где у него небольшой курень. Там летом и искать его надо. Днем он обычно варит уху и отсыпается. И, действительно, Фомичова они нашли, но не в курене, а в шлюпке.
Убедившись, что это именно тот человек, который им нужен, «дядя» Паша повалился возле своей запыленной «Пчелки», прикрыл голову газетой и уснул. Его богатырский храп доносился даже к причалу, у которого сидели Кошелев и Фомичов.
Видимо, старик только что плотно пообедал. Об этом свидетельствовали рыбьи кости в казанке, стоявшем на банке.
Фомичов посетовал на то, что гости не приехали чуть раньше и не отведали его знатной ухи. Однако, услышав, кто к нему приехал, старик некоторе время пристально вглядывался в Кошелева, потом крепко, по-мужски обнял, прокашлялся, но все еще не мог заговорить.
Они разместились в шлюпке и, только закурив самодельную трубочку, Фомичов немного успокоился. И так же, как в первую свою беседу с Марией Ивановной, Кошелев не задавал вопросов. Он попросил, чтобы Фомичов сам ему все по порядку рассказал.
Многое из того, что услышал Кошелев, было ему известно из воспоминаний Кравченко.
Не торопясь, обстоятельно говорил Фомичов о том, как затопили в порту «Цесаревича», о «Чайке», которую он со своими хлопцами привел в такое состояние, что выйти из Севастополя ей было совершенно невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52