А ночью в розовых кустах непременно щелкает соловей-соловушка. Не соловей, а именно соловушка.
Соловушка... Какая необычайная прелесть в этом русском слове. И они из далекого детства, эти русские слова— соловушка, Красная Шапочка. Из очень далекого. И тоже всегда жили в его душе... Он мог бы их сыграть. Сыграть настроение, которое сейчас его охватило.
Однако среди зелени и роз жила не Красная Шапочка, а пожилая женщина, Мария Ивановна, которая рассказывала Вавилову самые прозаические вещи. На перронах скопища людей. В вагонах теснота, духота — все хотят на юг, к морю.
Несмотря на преклонный возраст, Мария Ивановна держалась прямо, двигалась легко, уверенно. Лицо с морщинками у глаз, морщинами на щеках, где в молодости появлялись веселые ямочки, было добродушно-домашним.
Она производила впечатление заботливой матери семейства, которая провела жизнь между столом, покрытым белой скатертью, и погребком, где хранились варенья и соленья. Странно было не видеть за этим просторным столом детей, невесток, внуков.
Но жила Мария Ивановна одна и тяготилась этим одиночеством. Приход племянника и Сержа был для нее настоящим праздником. У заранее приготовленных приборов лежали накрахмаленные салфетки. Сама хозяйка тоже принарядилась: темное, из дорогого крепа, платье спадало мягкими складками, подчеркивая статную фигуру, не стесняя движений. Сшито оно было хорошо, однако большой круглый воротник и длинный ряд мелких пуговиц на груди придавали платью несколько старомодный вид. Впечатление это усиливала соломенная шляпка, лежавшая здесь же, на стуле.
Как потом выяснилось, и шляпку, и смешную кепочку Вавилова Мария Ивановна еще в прошлом году привезла из Николаева и была чрезвычайно довольна своими по-
купками. Несомненно, Вавилов надел эту кепочку, чтобы доставить тетке удовольствие.Во время обеда хозяйка несколько раз выходила из-за стола, подносила и подносила из кухни различные блюда домашнего приготовления, от которых совсем отвык Серж, с незапамятных времен питавшийся в дешевых кафе. Вместе с гостями она выпила вина и с аппетитом поела.
В первую минуту, при виде накрытого стола, Серж решил, что и десять человек не съедят всех этих яств. Однако на свежем воздухе, за легкой непринужденной беседой, за шутками Вавилова тарелки быстро опустели.
— У тебя, тетя Маня, как в однодневном санатории!— объявил Вавилов и, обняв тетку за шею, поцеловал.
— Льстец! Негодный льстец! — воскликнула очень довольная Мария Ивановна и, притворно отбиваясь от племянника, так отвела его руку, что Вавилов вскрикнул.
— Прости, Юрочка, я ведь нечаянно,— смешавшись, пробормотала Марця Ивановна.
— Нечаянно! Кисть чуть не вывихнула. Ничего себе женские шуточки...— потирая руку, буркнул Вавилов.
— Говорю же, нечаянно. Не сердись. Сейчас принесу твои любимые песочники.
— Ладно уж, если песочники,— сдался Вавилов. Мария Ивановна поставила на стол печенье, фрукты и уселась в удобное плетеное кресло.
Серж подумал, что сейчас самое подходящее время начать разговор о его родителях. Но Вавилов, закуривая, сообщил:
— Устал сегодня зверски —жарища на аэродроме страшная! Но информацию в газету успел дать на целых шестьдесят строк.
При слове «аэродром» Сержу припомнилась Анна Петровна, которая, вероятно, все еще дожидается там своей дочери. А ведь завтра вечером, пожалуй, можно попытаться навестить старушку. А пока... Он выразительно взглянул на Вавилова. Когда же, наконец, будет задан вопрос, с которого начнется разговор. Самый важный разговор, ради которого они сюда приехали.
Но Вавилов не успел заговорить, потому что Мария Ивановна, чтобы окончательно загладить свою невольную вину, потрепала его по щеке — небольшие глаза ее так и лучились — и спросила:
— Зачем же ты туда мотался, Юрка? — Обращение прозвучало так мягко, словно обращалась она к малышу.
— Немцев встречал. Делегацию,— охотно сообщил Вавилов.— Такие все хорошие ребята...
Лицо Марии Ивановны мгновенно изменилось. Она поджала губы и хмуро бросила:
— Все хорошие?! Не могут быть все хорошими... Ненавижу! Ненавижу и ничего не прощу!
— По-моему, ты с ними в свое время расквиталась! — Вавилов тоже стал серьезным, даже суровым.
— Мало,— полные губы ее побелели.— Мало я танком утюжила их окопы! Мало давила эту фашистскую мразь!.. Сколько ее еще осталось!.. — Она встала и ушла на кухню.
Серж растерянно смотрел на Вавилова. Милая, домаш-йяя тетя Маня и — «утюжила их окопы...». Как все это понять?
— Так оно и было...— Вавилов взял другую сигарету и пояснил:—Тетя Маня — подполковник танковых войск. На фронте была. С частями входила в Берлин... Только лет пять как на пенсии. Приехала сюда. Достался моим старикам этот домик в наследство. Ни за что из него в город переезжать не хотели. И тетя Маня здесь выросла, сюда вернулась.
— К розам... Хозяйству... — Серж развел руками. Он все еще не мог прийти в себя от изумления.
— Это у нее с прежних, довоенных лет... Мама рассказывала, что и девочкой она здесь возилась с землей. Кажется, в двадцать четвертом или двадцать пятом, меня тогда еще и на свете не было, техникум закончила. Стала механизатором, как сейчас говорят. И занесло ее не то в Петропавловск-Камчатский, не то еще в подобную глухомань. Из Владивостока пароходом ехать и ехать...
Мария Ивановна принесла кофейник.
— От кофе, я думаю, никто не откажется?! — спросила она. Снова то же выражение лица, в приветливых морщинах небольшие глаза.
— Села моя тетя Маня на пароход,— продолжал Вавилов,— а тут какая-то женщина попросила подержать ребенка, пока с вещами справится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52