И он с грубостью патриарха велел ей не вмешиваться в его дела.
– У вашего мужа были друзья на Стрэнде? Или, может быть, он посещал там кого-нибудь по делам? – по-прежнему вежливо поинтересовался сэр Орландо.
– По-моему, нет. Все торговцы, с которыми общался мой муж, имеют дома в Сити.
Иеремия коротко подумал и выстрелил наугад:
– А за день до его смерти ничего необычного не произошло? Может быть, кто-нибудь заходил, кого вы не знаете, или он получил какое-либо известие?
– Мне он об этом не говорил, – был: ответ.
Иеремия чувствовал, как к нему подступает отчаяние. Ощущение, что ранний уход советника в день смерти непосредственно связан с убийцей, усиливалось. Но разгадка ускользала от него как уж.
– То, что ваш супруг ничего не сообщил вам об известии, еще не значит, что его не было, – упорствовал Иеремия. – Возможно, нам удастся найти отправную точку в его бумагах.
Иеремия сразу понял, что зашел слишком далеко. Лицо леди Дин окаменело и стало еще более непроницаемым, если только это было возможно. Она резко встала с кресла и возмущенно сказала:
– Сэр, я не знаю, к чему вы клоните, но, судя по вашим словам, выходит, будто мой муж сам виновен в своей смерти. Ваши намеки граничат с наглостью. Моего супруга из мести убил преступный бродяга, которого, кстати, вы, милорд, не так давно отпустили, осудив на сравнительно мягкое наказание, вместо того чтобы повесить, как он того заслуживал. А теперь идите! В этом доме вас больше не задерживают.
Сэр Орландо бросил на священника сочувственный взгляд. Им ничего не оставалось, как уйти.
Пока они ехали в карете Трелонея к Патерностер-роу, Иеремия подавленно молчал.
– Мне очень жаль, что наш визит не принес желаемого результата, патер, – сочувственно сказал судья, – для вас даже больше, чем для ирландца, так как вы, кажется, неразумно принимаете эту историю слишком близко к сердцу. Вы сделали все, что в человеческих силах, чтобы снять с Макмагона обвинение, большего вы не можете требовать даже от себя. Ему остается лишь настаивать на неумышленном убийстве и обратиться к привилегии духовного статуса, но, честно говоря, у меня нет надежды, что присяжные окажут ему эту милость.
– Вы будете участвовать в заседании, милорд?
– Так как король пока не назначил преемника лорда верховного судьи Хайда, я буду председательствовать. Обещаю вам, права Макмагона во время процесса не будут ущемлены. Но больше я ничего не могу для него сделать.
Глава тридцать пятая
Зайдя на следующий день к ирландцу в Ньюгейт, Иеремия нашел его в том же состоянии апатии. Он как будто постарел на глазах, черты лица утратили четкость, бескровная кожа посерела, а взгляд стал неподвижным и безжизненным: в нем почти не осталось души. Когда Иеремия увидел его, у него впервые в жизни появилось желание обнять, утешить, прижать к себе, о чем ранее иезуит даже помыслить не мог. Но сейчас ему было так жаль Бреандана, что желание помочь оказалось сильнее боязни человеческой близости.
Ирландец заметно удивился, оказавшись в отеческих объятиях, в которых ему, несмотря ни на что, было очень тепло. Однако он быстро понял, что они означают.
– Вы ничего не нашли, – заключил он.
Простая констатация факта, не стремление, не отчаяние, лишь покорность, отсутствие сопротивления и полная безнадежность.
Иеремия не мог подобрать слов, чтобы поведать о своей неудаче, и начал довольно неловко:
– Остается несколько дней... я еще попытаюсь...
Не глядя на священника, Бреандан возразил:
– Вы сделали все, что было в ваших силах, патер. Благодарю вас. Но, кажется, я родился для того, чтобы меня повесили.
– Вы не имеете права так говорить. Никто не знает Божьего замысла о вас.
– В последние несколько месяцев я узнал, что жизнь может быть и прекрасной. Вы дали мне такую возможность. Но с самого начала я знал – это не может продолжаться долго.
Бреандан запрокинул голову, и Иеремии показалось, что он прячет глаза, не желая обнаружить признаки слабости.
– Рано терять надежду, сын мой, – упрекнул его Иеремия. – Вы еще живы. И несмотря ни на что, исход процесса неизвестен. Присяжные обязаны выслушать вашу версию и только затем решить, виновны вы в убийстве или нет. Если вы сможете убедить их, что не планировали убивать Дина, что потребовали драться в ответ на его провокацию и лишь защищались... Опишите присяжным, как он оскорбил вашу честь.
– Патер, такой человек, как я, не имеет в глазах бюргеров никакой чести.
– И все же расскажите присяжным, что вам говорил Дин. Тогда они поймут, почему завязалась ссора.
– Нет! – резко сказал Бреандан.
Иеремия удивился:
– Почему нет?
Молодой человек отвернулся и уставился в стену.
– Почему вы не хотите сказать, как вас оскорбил Дин? – растерялся Иеремия. – Что в этом такого страшного?
– Я не хочу об этом говорить, – упрямился Бреандан.
– Сын мой, это не самый подходящий момент лелеять уязвленное самолюбие. На кону ваша жизнь, – продолжал настаивать Иеремия.
Бреандан вскочил с тюфяка, на котором сидел вместе со священником. В мгновение ока он совершенно преобразился, в нем не осталось ни подавленности, ни угнетенности. Его переполняли гнев и злость, от которых дрожало все тело.
– Я знаю! – закричал он. – Я знаю, меня казнят, что бы я ни сказал и что бы я ни сделал. У меня нет ни малейшего шанса. Признайтесь же! Или вы такой же лицемер, как остальные?
Иеремия вздрогнул, вынужденный признать, что Бреандан прав, по крайней мере отчасти. Положение обвиняемого являлось безнадежным, если он не мог предъявить свидетелей, снимавших с него обвинение, или истинного убийцу. Но Иеремия отказывался сдаваться и не хотел, чтобы Бреандан опустил руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127