Он говорил так горячо и убежденно, что Изабель поняла: для него это не просто слова.
– Скажите, вы и сами хотели стать художником? – осторожно спросила она. – В этом кроется причина вашей страсти к искусству?
– И да и нет. – На губах его заиграла лукавая усмешка. Он покачал головой, взял ее руку и пристально вгляделся ей в лицо.
– По натуре я человек скрытный, – сказал он, – но стоило мне только вас увидеть, как мне захотелось узнать о вас все. Меня интересуют мельчайшие подробности вашей жизни, поэтому вы вправе узнать кое-что и обо мне самом.
Когда мне было восемь лет, я заболел полиомиелитом. К счастью, паралич был излечим, хотя и затронул ноги и руки. Доктор заверил моих родителей, что постельный режим, теплые обертывания и сеансы массажа помогут мне подняться на ноги. Моя мать Оливия делала все, чтобы меня вылечить. К тем методам, что прописал врач, она добавила и два своих. Пока я был прикован к постели, она развлекала меня тем, что показывала альбомы по искусству и слайды. Затем дала мне блокнот для рисования, карандаши и краски, чтобы я разрабатывал пальцы, руки. – Филипп усмехнулся, вспоминая свои неловкие попытки. – Конечно, конкурентом Пикассо я не стал, – заметил он. – Мои творения никуда не годились, но я научился уважать и ценить тех, у кого есть талант.
– Тяжелое для вас было время, – покачала головой Изабель. – Слава Богу, вам удалось выкарабкаться из этого кошмара.
– Да, я тоже благодарю Бога, но более всего, – добавил он сдержанно, – благодарен своей матери. Левая сторона моего тела очень ослабла. Оливия решила, что для укрепления мышц мне необходимо заняться гольфом. Она считала, кроме того, что эта игра не только полезна для моего здоровья, но и сближает нас.
– У вас с ней до сих пор хорошие отношения?
Глаза Филиппа потемнели. Выражение его лица резко изменилось.
– Нет. Моя мать меня продала! – Давнишняя боль, которую он тщательно скрывал, неожиданно вырвалась наружу. Он помолчал, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, потом продолжил: – Когда мне было одиннадцать лет, мои родители развелись. И моя мать предпочла опеке над сыном денежную компенсацию.
Он не стал рассказывать Изабель, что мать оставила его жить с отцом, от которого сын не получал ни любви, ни одобрения. Филипп скучал без матери, но Оливия исчезла из его жизни.
– Она вышла замуж за друга семьи, биржевого маклера, и уехала с ним в Нью-Йорк.
– Вы виделись с ней?
– Нет. – Он подозвал официанта, расплатился, и они вышли из ресторана. Всю дорогу до отеля Изабель Филипп пребывал в мрачном настроении. Когда они подошли к двери ее номера, он неловко промолвил:
– Не очень-то любезный кавалер из меня получился. Если вы еще не совсем во мне разочаровались, может, согласитесь заглянуть со мной на Мальорку в этот уик-энд?
– Я собиралась навестить свою тетю в Барселоне.
– Что, если мы заедем к ней по пути?
– Думаю, она будет очень рада, – ответила Изабель.
– А вы? – Он слегка коснулся губами ее губ. Легкий, нежный поцелуй, ничего не требующий, но очень много обещающий.
Квартира Коуди Джексона представляла собой чердак на одной из узких, мощенных булыжником улочек Монмартра. Напросившись в гости, Нина никак не предполагала, что ей на шпильках придется взбираться пешком на пятый этаж, но она упорно лезла вверх, как гончая, почуявшая след. Когда же они наконец добрались до мастерской, Нина мысленно охнула: чердачная берлога! В Париже ли, в Нью-Йорке – художникам требуется максимум свободного пространства. Коуди откупорил бутылку белого вина, а Нина уселась в мягкое кресло в дальнем углу комнаты и огляделась.
Мистер Джексон оказался большим ценителем женских прелестей. Его ню поражали дерзкой, соблазнительной красотой, и все же Нина сразу поняла, почему они не имеют успеха. Слишком уж они совершенны, слишком обольстительны и слишком напоминают одалисок Матисса. Последние же тенденции современного искусства предписывали изображать человеческое тело в реалистичной манере, со всеми морщинками, складками и анатомическими подробностями.
– Нравится? – спросил Коуди, протягивая ей бокал вина и присаживаясь на кушетку.
Нина была так поглощена его картинами, что ответила не сразу. Она завидовала этим женщинам, его моделям. Плоть этих женщин ласкала рука, боготворившая все женственное.
Нине тоже хотелось, чтобы ее обожали и лелеяли. Сэм Хоффман почти соответствовал ее идеалу мужчины, и по-своему любил ее, но молодость относилась к числу его главных недостатков. После него у нее были и другие мужчины, но эти отношения не затрагивали ее чувства, что она объясняла отсутствием опыта. Энтони выгодно отличался от своих предшественников. Непредсказуемый, в совершенстве постигший науку секса, он пробуждал в ней необузданное, страстное желание и сумел внушить, что она любит его. Но он ни разу не дал ей понять, что уважает ее, ценит и восхищается ею.
– Да, они прелестны, – ответила она, оторвавшись наконец от картин и устремив взгляд на их создателя. – Когда вы переехали в Париж? И что вас сюда привело?
Коуди представил ей краткую биографическую справку. Поскольку он интересовал Нину только как сексуальный партнер, она больше разглядывала его, чем слушала. И чуть не упустила тот факт, что он учился в Лиге студентов-художников вместе с Изабель. Отчего дрогнул голос? Нина дорого бы дала, чтобы выяснить это.
Вскоре его брюзжание порядком надоело Нине. И когда он спросил, не хочется ли ей посмотреть другие его работы, она уже готова была, сославшись на головную боль, поехать домой, но он взглянул на нее с такой мольбой, что она нехотя поднялась с кресла в надежде удовлетворить-таки свое влечение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124