Зал загудел и зашевелился. Картера, связанного, с мешком и маской на голове, тащили двое негодяев, он вполне правдоподобно рвался из их рук. Его провели по авансцене, потом, на глазах у всего зала, втащили по лестнице. Оркестр, несколько долгих минут игравший стаккато, начал «Реквием» Моцарта. Ледок по-прежнему смотрел на палача. Что в нем не так?
Мучители втащили упирающуюся жертву на эшафот, бросили на плаху и подняли брус, под который еле-еле прошла маска. Брус опустили, прижав к шее, и закрепили внушительного вида щеколдой.
Негодяи спустились на сцену. Теперь на эшафоте стояли только палач и гильотина, осужденный на казнь лежал связанный и беспомощный. Оркестр играл одни и те же восемь тактов, все громче и громче. Палач смотрел на бьющиеся скованные руки, на узкую спину, на зажатую брусом голову и слушал музыку. Много лет он не играл перед таким большим залом, и роль была ему как нельзя по душе. Он чувствовал себя в родной стихии.
– В голове, отсеченной от спинного мозга, – прошептал он, – мозг функционирует еще несколько секунд. По крайней мере, мне так говорили.
Связанный человек задергался, маска звякнула о гильотину.
– Кто это?
Лысый человек отвечал тихо:
– Мистериозо.
Барабанная дробь, все остальные инструменты смолкли,
наступил жуткий миг магической истории. Фило на сцене гадал, как Картер выкрутится. Джеймс смотрел с переходного мостика, рядом Том читал газету. Зрелище маски и колодок внезапно потрясло Джеймса. Что-то смутное и тягостное зашевелилось в его душе, как будто он сам скован и беззащитен. За кулисами Феба считала секунды до конца представления. Она внезапно почувствовала себя дурой, ей хотелось произнести все несказанные нежные слова. Макс Фриц стиснул руку миссис Ледок. Олив Уайт, которая до этой самой минуты ждала мистера Гриффина, забыла обо всем, кроме того, что происходит на сцене. По всему залу чиновники, друзья Картера, соседи и критики, не отрываясь смотрели на гильотину. Даже служащие «Американской радиовещательной корпорации» и военного ведомства ненадолго забыли про интриги и подались вперед. Джеймс, щурясь, пытался за рампой рассмотреть зал, почувствовать его настрой, жаркое и холодное предвкушение. Ощущение несвободы ушло, сменилось древней, почти забытой гордостью от сопричастности великому делу, пусть даже в последний раз. Весь зал был полностью поглощен зрелищем – за исключением Ледока.
Ледок смотрел оценивающим взглядом, пока палач не заговорил. Что за отсебятина? Сценарий был расписан с такой точностью, что Ледок даже пригрозил Вилли увольнением, если тот запоздает хотя бы на пять секунд.
И тут, под барабанную дробь, он увидел нечто настолько ужасное, что к горлу поднялась желчь – Вилли вытащил из гильотины предохранительную чеку.
– Нет! – закричал Ледок и хлопнул в ладоши. Вокруг несколько зрителей, захваченные напряжением, тоже закричали: «Нет!». Ледок успел пробежать несколько шагов к сцене, когда палач, подняв руку в перчатке, неспешно потянул за веревку. Послышался холодный металлический звон, словно коньками о лед, и что-то тяжелое упало в корзину.
Публика ахнула – настолько всё было правдоподобно. Ледок бежал по проходу, но теперь ему приходилось проталкиваться через толпу: многие зрители повскакали с мест. Протискиваясь вперед, он старался одновременно смотреть на сцену. Вилли – однако Ледок знал, что это не Вилли – сунул руку в корзину и поднял маску. Внутри что-то перекатывалось, словно сонная птица.
– Смотрите! – выкрикнул палач. Эти слова в сценарии были, и Ледок пытался за них ухватиться, но говорил совершенно точно не Вилли, это был другой голос.
Он принялся ожесточенно работать локтями. Зрители несколько упокоились, снова стала слышна барабанная дробь. Палач заговорил медленно. По всей сцене падали черные траурные покрывала, обнажая блестящее стекло.
– Великий! – выкрикнул палач. – Картер!
Весь театр наполнился непонятным голубоватым свечением.
– Мертв!
Падуги и сукна упали на сцену, трепеща, словно оброненные птичьи перья. Взглядам предстали два десятка странных стеклянных колб, размещенных вокруг сцены, словно лампочки на вывеске. Они разгорались тусклым голубым светом. Палач, державший отрубленную голову на вытянутой руке, погрузился во тьму. Казалось, он вздрогнул от неожиданности.
Фило, чувствуя себя совсем маленьким, одиноко стоял на авансцене. Взгляд его скользил от одной колбы к другой. Внезапно волосы у него зашевелились: он понял, что происходит.
Каждая колба, плоская с торца, лучилась теперь яркой голубизной, по которой бежали горизонтальные полосы. Постепенно они слились и превратились в изображения Чарльза Картера, два десятка идентичных его портретов. По всей сцене Картеры открыли рот и сказали: «Великий Картер… повсюду!» Весь зал слышал, четко, как в граммофонной записи, голос с того света.
Призраки в унисон повернулись лицом к залу и – тут никаких сомнений быть не могло – подмигнули. Публика разразилась возгласами. Вспышка; все изображения разом померкли.
Сцена погрузилась во тьму. Фило видел последние голубые искорки на плоских с торца трубках, и впервые в жизни в голове у него не осталось ни одной мысли. Он взглянул на зрителей: весь зал стоял, онемев от изумления. Испуганные дети держались за нянь. Постепенно до Фило донеслись голоса, сильные, мужские, но лишь обрывки: «невозможно», «никогда такого не видел» и «что это было?» Потом заговорили женщины, дети начали задавать вопросы. Занавес за спиной у Фило сошелся; он почти не заметил.
Казалось, прошли часы, и внезапно грянули аплодисменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177