Но я не чувствовала никакой вины. Я знала, что позже все, что я сделала, предстанет передо мной обвиняющим бледным, мертвым лицом, но пока я была бесповоротно убеждена, что должна была поступить так, как поступила. Каждое слово, каждый шаг, навязанный мне Семью Очагами, да и всей моей жизнью, безошибочно вели меня к тому, что случилось, и я устало раздумывала, всегда ли вина выглядит вот так – чудовищной паутиной, в которую попадаешь и откуда не вырваться.
Потом Тиб уговорила меня лечь, и я прямо в одежде рухнула на кровать и заснула – и видела сон. В этом сне Руа вместе со мной стоял на берегу голубого пруда. Был чудеснейший весенний день, мягко светило солнце, а на деревьях пробивалась нежная зелень. Я была счастлива так, как никогда в своей жизни не была я счастлива. Не было ни прошлого, ни будущего. Только синий пруд и Руа – с дразнящим смехом заглядывал мне в глаза. Но вскоре мое счастье растаяло и сменилось кошмаром. Заглянув в пруд, я увидела на его дне Сент-Клера, лежащего неподвижно с этим мертвым лицом. Даже во сне я поняла правду. Я, которая так мечтала избавиться от Сент-Клера, теперь уже никогда не освобожусь от него. Теперь меня всегда будет преследовать это бледное, мертвое лицо.
Скрип двери моей спальни мгновенно вывел меня из забвения. Это был Тиб. Когда я села на кровати и машинально пригладила волосы, она сообщила, что много мужчин ищут в реке тело Сент-Клера. Она же сообщила позже, что Крэмы уехали, несмотря на рискованное путешествие в Дэриен в такую погоду, лишь бы не оставаться в Семи Очагах; и она же сказала мне на следующее утро, что тело Сент-Клера вынесло на поверхность в Мэри-де-Вандер. Они не привезут его в Семь Очагов, сказала она. Они забирают его в Дэриен. Назначено расследование.
К этому расследованию, которое должно было быть назначено на понедельник, я подготовилась тщательно. С помощью Тиб я перешила свое черное платье, в котором должна предстать перед подозрительными и недоверчивыми горожанами, чтобы по крайней мере мой внешний вид не подвергался критике. Подгоняя и ушивая его, я думала, что это траурное одеяние было насмешкой, что это не заставит никого поверить в то, что смерть Сент-Клера разбила мне сердце.
И это подтвердилось, как только я ступила на пристань в Дэриене. Четверо мужчин с небрежно висящими через плечо ружьями тут же обступили меня. И когда я, повернувшись к одному из них, спросила, не считаюсь ли я уже арестованной, он сплюнул коричневую табачную жвачку в белую пыль и кивнул в сторону толпы, собравшейся на пристани. Оглянувшись, я увидела, что они стояли наготове, как гончие псы, и с радостью были готовы накинуться на злодейку, которая снова оказалась здесь, где когда-то так гордо проходила мимо них.
– Считайте как хотите, – сказал мой страж, – но, пока вы здесь, благодарите шерифа, что он не захотел оставить вас им на съедение.
Прямота его ответа и вид толпы, жаждущей увидеть мое унижение, ясно показали мне, какой опасности я подвергаюсь. Но не это стало причиной моего самого горького разочарования. Оно охватило меня позже, когда, подходя к лавке Ангуса Мак-Крэкина, под свист и улюлюканье, я увидела Руа. Он прислонился к дверям магазина и стоял в стороне от толпы. Его глаза смотрели на меня поверх снующих между нами голов так холодно и презрительно, будто я была уличной женщиной. Больше всего остального, что происходило вокруг, меня взбесили эти глаза. В голове у меня пронеслось: "Он согласен, чтобы я все это выносила, не подойдет ко мне и даже не помашет рукой!" И, в порыве страстного желания получить от него какой-нибудь приветственный знак, я задержалась на ходу и посмотрела прямо ему в глаза. Но, уловив какую-то слабину, волнующаяся толпа немедленно окружила меня почти вплотную, отделяемая только моими охранниками. Они была так близко, что до меня доносился запах пота и кукурузной водки. И я обратила свой вызывающий пыл на них. Я нарочно взглянула на каждого, кто совал ко мне свои физиономии. Они, должно быть, ощутили, как глубоко презираю я их, и, словно устыдившись, отодвинулись назад, чтобы я решила, что виноваты те, кто напирал на них сзади.
Я двинулась дальше с надменно поднятой головой, и, хотя толпа продолжала толкаться и не отставала, я уже не обращала на них внимания. Внутри же я чувствовала, как отчаяние забирает меня. Руа покинул меня. И эта община, грубая и чужая, должна судить меня, решить, виновна я или нет, и я почувствовала себя такой одинокой, как никогда.
Я едва помнила, как мы подошли к магазину Ангуса Мак-Крэкина и как входили в него. Помещение преобразилось. Прилавок выдвинули на середину, там восседал следователь, из сосновых досок и ящиков были сооружены ряды сидений для свидетелей и зрителей. Все места уже были заняты, и у стен стояло полно народу. Когда я шла за своим телохранителем к своему месту в первом ряду, послышался гул голосов; это были возгласы облегчения тех, кто ждал начала представления, это было голодное, жестокое ожидание жертвы, что обычно рождается в толпе.
Сначала, сидя на своем месте, я постоянно чувствовала многочисленные глаза этой толпы на себе, будто их взгляды проникают под одежду и дотрагиваются до моего обнаженного тела. Но потом я стала думать о другом. Коронер, пузатый потный человек в рубашке с короткими руками, теребил в руках пачку бумаг, что лежала на стойке, как будто эти бумаги придавали ему уверенности и значительности блюстителя закона. Его присяжные, шестеро замызганных фермеров и белых оборванцев, должны были выяснить обстоятельства смерти Сент-Клера и решить, должна ли я предстать перед судом графства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96