Женщина янки доказала нам, говорят.
– Не поняла, что доказала…
– Что тут понимать? Говорили, что нельзя уже ничего сделать. Рис – гиблое дело – свободных негров не заставишь работать. Ну а вы доказали им. Теперь все снова захотели все начать сначала. Вернуть добрые старые времена – деньги, прекрасные лошади, парусные регаты. – Он снова сморщился, это у него означало улыбку, как я поняла. – Ни за что не сделать. Рис – гиблое дело. Гиблое, как мертвый янки.
Я засунула документы в ридикюль и, поблагодарив, повернулась уходить, но он опять гавкнул:
– Минуту, пожалуйста. Кое-какие новости. Думаю, вам не мешает узнать.
– Да? – повернулась я.
Его рука затеребила массивную золотую цепочку, что висела у него на животе, и пронзительные глазки с интересом уставились мне в лицо.
– Вам известно, что Ле Гранд собирается продать имение – целиком и полностью?
Продать?.. – я пыталась перебороть приступ слабости, чувствуя, как мороз пробежал по коже.
– Продает. Семь Очагов, – повторил он с удовольствием. – Некоему Крэму. Крэм наводил здесь вчера справки. Узнавал о вашем урожае, спрашивал про лес…
Меня поразило, что хищные глазки злорадно сверкнули, и я удивленно подумала: "Почему этого человека так радует мое несчастье? Он что, тоже слышал сплетни, что ходят обо мне? И ему тоже приятно видеть, как оборотистая янки получает по заслугам".
Я выкрикнула в порыве отчаяния:
– Но он не может продать Семь Очагов.
– Не может? – Его кустистые брови подскочили. – Почему это? Они принадлежат ему. А Крэм заплатит очень прилично.
Со спокойствием, которое наступает вслед за отчаянием, я спросила:
– Кто он такой, этот Крэм?
– Да никто насмешливо скривился он. – Белый оборванец, который сделал деньги на войне – Бог знает, каким путем. Теперь хочет стать аристократом. Туда же. Богат как Крез. Ах, да – имеет дочку.
– Дочку?
– Да, дочку. Отрада всей его жизни. Думает, что деньги принесут ей то, чего не мог дать он, – старинную виллу, общество, положение. Все, – без сомнения, в злорадной улыбке многозначительный намек, – за что женщины готовы душу продать.
Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, абсолютно понимая мысли друг друга. Я знала, что он думает обо мне и что он хотел, чтобы мне это было известно. Но никто из нас не проронил ни слова, и когда я увидела, как беспокойная рука снова потянулась к золотой цепочке, то пожелала ему всего доброго и, невозмутимая хотя бы внешне, покинула контору. "Он не должен почувствовать, – сказала я себе, вспоминая злорадный блеск в его отвратительных глазках, – какая паника охватила меня и преследовала, когда я садилась в экипаж, и будет преследовать, – поняла я, – до тех пор, пока Семь Очагов снова не будут в безопасности".
О том, что происходило у Блэкли и Баркли, у меня осталось слабое воспоминание. Но все же кое-что я припоминаю. Я долго торговалась с ними, и так ожесточенно, что каждый раз Джонас Блэкли смотрел на меня, будто прямо на его глазах женщина превращается в монстра. Но я была непреклонна. Я твердо стояла на своей цене, сколько бы они ни убеждали меня в обратном, не уступила ни цента. Я с улыбкой смотрела, как Блэкли все стирает и стирает пот с румяного лица, а я настойчиво повторяла все ту же цифру. Наконец, когда он уже выдохся, мои требования были приняты, и, все еще обильно потея, он заполнил два чека, один на продажу риса, другой – на хлопок. Еще не высохли чернила на чеках, а я уже ехала в банк, где оставила их, взяв только сумму, необходимую для выплаты жалованья нефам.
Пока я ждала, когда отсчитают эти деньги, которые я попросила выдать мне в мелких купюрах, я заметила оживление, необычное в таком солидном банке, и вскоре поняла, что я сама тому причиной. Пересчитывая деньги, кассир за решетчатым окошком пробормотал что-то, а посетитель рядом уставился на меня во все глаза. Мистер Телфер, осанистый мужчина, президент банка, подошел поприветствовать меня и поздравить с богатым урожаем:
– О вас говорят не только в Саванне, но и на всех островах побережья. – Он низко склонился над моей рукой. – Только на прошлой неделе нас посетило столько землевладельцев, чтобы обсудить проекты финансирования работ на плантациях. Вы вселили в нас всех надежду.
Но его поздравления не вызвали во мне энтузиазма: что проку в моем успехе, в том, что теперь в банке столько денег, что меня и Семь Очагов с радостью обслужат и в будущем году? Сент-Клер собирается продать Семь Очагов. И я понимала, насколько эта опасность была близка и реальна. Мне нужны были Семь Очагов и все, чем они обеспечили бы мое и Дэвида будущее, больше всего на свете.
На следующее утро, выйдя на палубу, я увидела, что вчерашнее беззаботное солнце пропало. Небо было от края до края затянуто серой пеленой, а вода зловеще спокойна. Стоя у борта, я слышала, как капитан, здоровый детина разбойничьего вида со шрамом на щеке и перекошенным от этого глазом, что придавало ему пиратский вид, сказал, что надвигается шторм. Все утро наше судно еле-еле пробиралось между коварными мелями, а воздух становился все тягостнее, пока все вокруг не застыло в мертвой неподвижности и наш пароход не стал похож на игрушечный кораблик, плывущий по нарисованному морю.
Понимая, что последует за этой зловещей тишиной, я благодарила Бога за то, что велела все-таки Вину встречать этот пароход, хотя тогда и не была уверена, что успею вернуться на нем. Но, когда мы причалили в Дэриене, я увидела его, поджидающего возле баркаса Зэбо, и очень обрадовалась. Мы могли успеть в Семь Очагов до того, как начнется гроза.
Я велела Вину быстрее перенести в нашу лодку мой багаж, чтобы нам удалось оказаться дома, пока не начался шторм и волнение на реке, – и не успели еще последние пассажиры сойти с парохода на берег, а наши весла уже гребли от Дэриенской пристани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96