В глубине зала Марго и Маум Люси шептались о чем-то с испуганным видом, и я остановилась, чтобы указать им, что пора заняться завтраком. Потом я прошла к Старой Мадам.
– Доброе утро, мадам.
– Доброе утро, мадемуазель. – Она замахала ручками. – Какой ужас, мадемуазель.
– Что случилось?
– А вы ничего не знаете?
– Я только что спустилась.
– Сегодня ночью утопилась моя невестка.
Не веря своим ушам, я уставилась на нее.
– Утопилась? – бессмысленно повторила я, оглушенная шоком.
– Ее тело только что нашли, его вынесло на трясину.
Я стояла и смотрела ей в лицо, но не видела ее. Я видела протертый ковер, тлеющие угольки, выскакивающие из огня.
– Не верю, – крикнула я, – я уложила ее вчера в постель. Она была такой спокойной и рассудительной, какой я никогда ее не видела.
Старая Мадам посмотрела мне в глаза каменным взглядом.
– Но это случилось, мадемуазель, – без всякого выражения произнесла она.
Повернувшись, я выбежала от нее и через зал бросилась к парадной двери. Теперь я поняла, почему Сент-Клер стоял на коленях на причале, над чем он склонился. Я ринулась по мокрой дорожке, не обращая внимания на то, что дождь бьет мне в лицо и насквозь промочил платье. Наконец я подбежала к причалу и подошла к Сент-Клеру.
И тогда я увидела ее. Она лежала на мокрых сосновых досках в своем алом плаще, волосы ее намокли и спутались. И я увидела, что она была в той самой сорочке, в которую я одела ее вчера, с голубой ленточкой на шее.
Если Сент-Клер и знал, что я стою рядом, то не подал вида, он продолжал растирать ее ладони, как будто не было ясно, что ее уже не вернуть. Вин поднял глаза и тут же опустил, а я стояла и смотрела на это бесполезное растирание рук.
Это было невозможно вынести: темное небо, ветер, воющий в соснах, дождь, который все лил и лил, и Сент-Клер на коленях, растирающий ее ладони. И когда он дотронулся пальцами до горла, чтобы нащупать пульс, я не выдержала:
– Разве вы не видите, – выкрикнула я, – что это бессмысленно?
Тогда он обернулся и взглянул на меня, лицо его было таким же безжизненным, как всегда. Что бы ни отражалось в его глазах, мне не было видно под тяжелыми полуопущенными веками.
– Вы правы, – сказал он. – Это бессмысленно.
– Ил, отвернувшись, он завернул неподвижную фигурку в яркий красный плащ и, взяв ее на руки, пошел по дорожке к дому. Следуя за ним, я смотрела, как тонкая белая рука Лорели соскользнула и повисла, раскачиваясь взад и вперед под дождем.
Глава VIII
Лорели Ле Гранд уже покоилась на семейном кладбище, дождь все продолжал лить, а мы сквозь череду безрадостных темных дней продолжали прозябать в Семи Очагах, как и раньше. Ее смерть почти ничего не изменила, и я поняла, что образ жизни здесь остался прежним. Сент-Клер уезжал и возвращался, как всегда, Старая Мадам, как обычно, что-то жевала целыми днями, сидя в своей коляске, даже Руперт никогда не вспоминал о своей матери и, казалось, не тосковал по ней. Я поняла, что Лорели Ле Гранд при жизни значила для своей семьи не больше, чем теперь, когда она была мертва. И было так грустно от того, что у нее, чья жизнь была такой несчастной и короткой – всего двадцать восемь лет, – не осталось никого, кто бы горевал о ее смерти.
Незадолго до Рождества погода прояснилась, и мрачные тучи унеслись, уступив на небе место глубокой и чистой синеве. В тот день, надев рабочую одежду и тяжелые сапоги, я позвала Руперта пойти в лес и выбрать елку для праздника, которую Вин срубит для нас. И как только мы вырвались из дома, мое настроение стало улучшаться, хотя я и видела повсюду следы разрушений после непогоды. Огромные ветви деревьев все еще лежали на земле, вырванные с корнем кусты висели на сучьях, заросли олеандра, мирта и жасмина были разнесены в клочья. И тем не менее птицы радостно и нежно пересвистывались в лесу, а солнце так пригревало сквозь деревья, что казалось, весна не за горами. Выбрав сосну, мы посмотрели, как Вин срубил ее, а потом набрали охапки маниоки и падуба для украшения дома. Руперт лазил на кипарис за гроздьями омелы, которая оплела дерево до самой макушки.
В Сочельник мы установили наше дерево между двумя высокими окнами в гостиной и нарядили его самодельными украшениями – сосновыми шишками, предварительно опушенными в краски, приготовленные Маум Люси из растений, гирляндами из хлопьев жареной кукурузы, звездочками и месяцем, вырезанными из цветной бумаги. Когда же мы зажгли на ветках крошечные свечки, наша елка стала просто красавицей. Руперт с загадочным видом повесил на елку приготовленные им подарки. Для отца – носовой платок тонкой работы, а для Старой Мадам – новый чепчик; и наконец, мы принесли аккуратно завернутые подарки для негров – табак, отрезы ситца и тому подобное; а для мальчиков Таун – рогатки, которые Руперт вырезал из бамбука, а также стеклянные шарики и кулек с леденцами; все это мы положили под елкой.
Рождественским утром меня разбудили голоса негров, поздравляющие друг друга с праздником, они звучали так весело в рассветной тишине. Но потом, когда мы позавтракали, и Руперт нашел подарки для него (хотя и скромные, но добытые на с таким трудом сэкономленные деньги), и я велела Марго привести всех работников в гостиную, их радость куда-то улетучилась. Они были молчаливы и угрюмы, пока я раздавала им подарки, и даже спиртное, которое по моему указанию подала им Марго, их не развеселило. Подарки, которые я приготовила для Таун и ее детей, так и остались лежать под елкой, потому что они не явились вместе со всеми.
Когда негры ушли, я взяла эти свертки и отправилась к хижине Таун, потому что не хотела, чтобы она чувствовала себя обделенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96