Тысячи отростков
ощупывали каждую пядь суши, не пропуская и не щадя никого - великий
Ероол-Гуй хотел есть.
Одна из рук шумно упала впереди, преградила путь, растопырив пальцы,
каждый из которых был похож на многоногого жирха, но Шооран, взбежав на
полуразрушенный тэсэг, сумел перепрыгнуть ее, не коснувшись отростков.
Кто-то мчался впереди, кто-то кричал сзади, Шооран ничего не разбирал и
лишь вскрикнул, почувствовав, как его крепко ухватило за плечо, разом
остановив. Шооран завизжал, повалился на землю, пытаясь высвободиться и
бежать дальше, но неожиданно услышал негромкий и оттого особенно
невозможный в эту минуту человеческий голос:
- Да остановись ты! Куда рвешься? Тебе так необходимо изжариться
поскорей?
Шооран открыл глаза и понял, что остался жив. Он сам не заметил, когда
перескочил невысокий каменный поребрик, ограничивающий мокрый оройхон, и
теперь у него под ногами была сухая твердая земля пограничного оройхона.
Противоположный, огненный конец этого острова упирался в край мира, но
здесь было даже не очень жарко и, главное, совершенно безопасно. За плечо
Шоорана держал хромой Хулгал, на которого Шооран налетел сослепу, когда не
разбирая дороги, несся к огненным грудам аваров. Те из людей, кто успел
скрыться в пограничном оройхоне, подобно Шоорану не могли остановиться и
рвались вглубь, в самое пекло. Огонь, боль от ожогов, казались не так
страшны, как тяжело ворочающийся всего в нескольких шагах Ероол-Гуй. Было
невозможно представить, что узенький поребрик, разделяющий оройхоны,
неодолим для могучего гиганта. Ведь сами люди каждый день, не замечая,
переступали эту преграду. Только Хулгал и остановленный им Шооран остались
на краю, в нескольких шагах от смертельной зоны.
- Не тронет, кишка тонка нас здесь достать, - злорадно проговорил
Хулгал.
Неловко переваливаясь, старик подошел ближе и плюнул на ползущий
совсем рядом щупалец: бесконечно длинный и тонкий как нитка.
- Вот ведь пакость какая, там ему только попадись, а здесь ничего не
может. Я его хорошо знаю - везет мне на встречи. Раньше тоже бегал от него,
отворачивался, а теперь - не боюсь. Но-но, место знай, тварь! - крикнул он
и ударил палкой по кончику даже не щупальца, а словно бы уса или волоса,
который слепо шарил по краю поребрика, безуспешно пытаясь перелезть через
него.
Ус мгновенно обвился вокруг палки, натянулся струной и с легкостью
вырвал ее из старческой руки.
- Вот скотина! - огорченно сказал Хулгал. - Палку слопал. Как же я
теперь ходить буду?
Шооран не слушал болтовни старика, вызванной тем же нервным
потрясением, что заставляло других лезть в огонь или лежать ничком, закрыв
руками голову. Самого Шоорана тоже трясло, и он следовал за Хулгалом словно
сомнамбула, и если бы Хулгал перешел сейчас роковую черту, то и Шооран,
даже не поняв, что делает, тоже отправился бы на гибель.
Чудовище, взгромоздившееся на оройхон, на восемь суурь-тэсэгов разом,
молчало, смолкли и крики погибавших; кроме громады Ероол-Гуя на
опустошенном оройхоне не осталось ничего живого. Лишь полчища рук Ероол-Гуя
продолжали жить своей жизнью: бесцельно крошили камень, с жирными шлепками
окунались в грязь, резко разворачивались, будто стремились отбросить
что-то. Потом студенистое тело раздалось в стороны, словно по нему провели
глубокий разрез небывало огромной бритвой, и изнутри выдавился глаз -
круглый и немигающий, большой, словно чан для харваха. Глаз жутко вращался,
взблескивая черной глубиной расплывшегося зрачка, и вдруг остановился,
вперившись почти осмысленным взглядом в лицо Шоорану. Взгляд тянул к себе,
требовательно звал, и Шооран, шумно выдохнув воздух, шагнул навстречу, но
костлявые пальцы Хулгала сомкнулись на плече, а дребезжащий голос разрушил
наваждение:
- Ишь-ты, голову дурит. Ты, малец, лучше не смотри, такое не каждому
взрослому вынести можно, того и гляди сам к этому бурдюку на обед
отправишься. Пойдем отсюда, он, похоже, надолго на наших тэсэгах расселся.
И, словно опровергая слова старика, заструились укорачиваясь щупальца,
захлопнулись десятки ротовых отверстий с терками мелких зубов, скрылся
глаз, и вся скользкая туша, вздрагивая и сокращаясь, поползла прочь.
Ероол-Гуй уходил.
Едва он скрылся из виду, как пограничная полоса ожила: раздались
голоса, стоны, плач - ошпаренные люди полезли из-под защиты аваров. Они
бегали, искали друг друга, звали погибших.
Шооран молча опустился на камень. Он смотрел туда, где только что
копошились конечности хищной бестии, и медленные слезы, не принося
облегчения, текли по его щекам. Хулгал что-то говорил, потом поковылял
прочь, должно быть, искать новую палку - Шооран ничего не слышал и не
замечал. И лишь когда из сгущающейся вечерней темноты появилась мама, по
всему оройхону ищущая пропавшего сына, схватила его на руки, принялась
целовать, повторяя: "Живой! Живой!..: - лишь тогда Шооран с трудом
выговорил:
- Мама, он всех съел: и того мальчика, и Бутача, и мою тукку. У меня
все было, а он пришел и съел. Все - даже палку Хулгала...
- Нет, нет! - смеясь и плача отвечала мама. - Он нас с тобой не съел,
мы убежали...
- Всех съел, - не слыша повторял Шооран.
* * *
На следующий день те, кто остался жив, задумались, как существовать
дальше. Округа была опустошена подчистую, пройдет еще не одна неделя прежде
чем в грязи зашевелятся жирхи с тошнотворной, но все же съедобной плотью,
созреет под чешуйчатой скорлупой водянистая чавга, а шавар заселят
всевозможные существа, и среди них вожделенная тукка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24