Вздувшийся далайн
затопляет шавар, из которого выбирается вся нечисть, скопившаяся там. Тукка
и крепкоспинный гвааранз бродят по оройхону среди дня, и надо только суметь
их взять.
На сухих оройхонах тоже происходят изменения. Источники воды,
слабевшие в течение всего года, наполняются новой силой, постепенно
замиравшая жизнь бурно пускается в рост. Первый урожай после мягмара всегда
самый обильный, по нему легко судить обо всем грядущем годе. И живущие в
сытости и безопасности земледельцы тоже идут в это время к далайну, просить
у чужого бога хорошей воды. Бросают в бурлящую глубину пучки хлебной травы
и слепленные из земли человеческие фигуры. Приносят и более серьезные
подношения. Поют жалобно и протяжно, а потом, после очистительных молитв
предаются разгулу, каждый в меру своих достатков.
По числу отпразднованных мягмаров считают года, если земледельцы
отмечают месяцы по собранным урожаям, то на мокрых оройхонах нет иного
отсчета времени. Щедрый мягмар - обещание будущей жизни и будущих бед.
Бесшабашная неделя пройдет быстрее, чем хотелось бы, и едва в далайне
осядут пышные холмы грязной пены, как многорукий убийца вынырнет из
глубины, чтобы доказать, сколь напрасны были жертвы и молитвы, обращенные к
бессердечному Ероол-Гую.
А пока неделя только началась, и все гуляют, радуясь, что хотя бы
одна, причем самая большая беда сегодня не грозит. И только двое
преступников - Шооран и его мама не могут позволить себе отдыха. Приказ
одонта строг: в течение трех дней - восемь ямхов харваха. Когда мама
привела домой избитого Шоорана, мешки с мокрым зельем уже дожидались ее.
Мама развязала один из мешков и тихо ахнула: набранный на далеких от
границы островах, долго и небрежно хранившийся харвах слежался и уже
начинал преть. Сушить его надо было немедленно, и мама, не сказав больше ни
слова, взвалила пару мешков на спину и отправилась к большому авару,
особенно далеко вторгавшемуся на сухую полосу, "своему авару", как называла
она его.
Шооран, превозмогая боль в истерзанной острым хитином спине, тоже
подошел к одному из мешков. Плох был харвах, хуже некуда. Ни у одного из
сборщиков мама не стала бы брать такой. Шооран, присев на корточки,
старался распушить слипшуюся рыжую массу, выбирал попадающиеся кусочки
листьев и молча, про себя, чтобы и всезнающий Тэнгэр не услышал, черными
словами ругал одонта, толстомордого наследника, его бесчестных
прихлебателей, сборщиков, наскребших где-то этот, с позволения сказать,
харвах, чиновного баргэда, принявшего такую работу. Проклинал и гнилой
хохиур, спасший их с мамой год назад и продолжающий кормить до сегодняшнего
дня.
С грехом пополам перебрав один мешок, Шооран понес его маме. Нести
мешок на спине не мог - хитиновая плетка из живого волоса иссекла кожу на
спине. Спасибо Многорукому, что палач не взялся за хлыст - чешуйчатый ус
парха бьет хуже топора.
Мама стояла перед жарко светящимся аваром, мокрый харвах шипел на на
раскаленной поверхности, удушливый пар поднимался столбом. В одной руке
мама держала метелку из ненавистного отныне волоса, собранного по краю
далайна, в другой - лопатку, вырезанную из панциря какой-то твари. Надо
было успеть, прежде чем высушенный и прокаленный харвах вспыхнет, смести
его в подставленную посудину. Эти пятнашки со смертью и составляли суть
работы сушильщика.
Шооран, замерев следил за мамиными движениями. Шелковистые на вид
пряди метелки трещали, касаясь огненной скалы, запах паленого рога заглушал
даже вонь скворчащего харваха. В какое-то мгновение Шооран заметил что на
сметенной поверхности остался след, должно быть, волос не смог сдвинуть
попавшийся в дурно собраном харвахе лист или кусочек стебля, и тотчас
оттуда, причудливо извиваясь, побежала огненная змейка. Шооран отлично
знал, что значит этот огонек. Когда-то он любил наскрести кое-как пригоршню
харваха, кинуть его на авар и издали наблюдать, как он трещит, как высохший
порошок бугрится по краям, шевелясь словно живой. А потом по поверхности
пробегала такая вот змейка, и харвах оглушительно взрывался, разбрасывая
искры. Все это промелькнуло в памяти, пока огонек торопился к лепешке
харваха, показавшейся вдруг невообразимо огромной. Но за мгновение до
неизбежного взрыва мама поддела горячий харвах лопаткой и отшагнула в
сторону, развернувшись и прикрыв его своим телом. Остатки харваха на аваре
вспыхнули, но их было слишком мало, хлопок получился слабым.
Мама бросила недосушенную лепешку в чан с сырым харвахом, начала
перемешивать. Шооран заметил, что руки у нее дрожат.
- Мама! - позвал Шооран.
Мама подняла голову и лишь теперь увидела Шоорана.
- Зачем ты здесь? - испуганно спросила она. - Быстро беги домой! Тут
не надо быть.
- Вот, - Шооран кивнул на мешок. - Я его перебрал. Только он все равно
плохой. Не надо его сушить, я лучше потом наберу нового. И не клади так
по-многу. Пожалуйста...
- Глупенький! - мама обняла Шоорана. Шооран сморщился от боли в спине,
но ничего не сказал. - Если класть харвах помалу, он чаще взрывается.
Запомни - трус живет меньше всех. А ты не сможешь набрать столько харваха,
так что придется работать с этим.
- Все равно, - сказал Шооран, - не надо сегодня больше сушить. Видишь,
как полыхнуло.
- Это уже второй раз, - призналась мама. - Но завтра он будет еще
хуже, поэтому надо побольше успеть сегодня. А я пока сделала всего два
ямха. Но теперь дело пойдет легче, ведь ты мне помогаешь. С перебранным
харвахом гораздо проще работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24