Даже на свободном оройхоне
имя вана было священным.
- Ты все-таки Тэнгэр, - пробормотал он, - и сам Ероол-Гуй родился из
твоих отбросов.
- Нет, я не Тэнгэр, - сказал старик, поднимая Шоорана. - Ну а что
касается Ероол-Гуя, то ты, пожалуй, прав - мы с ним старые знакомцы.
Впрочем, поживи здесь несколько дней и многое поймешь сам. Идем. Мясо,
должно быть, совсем остыло.
* * *
Меньше чем за два месяца Шооран освоился с жизнью на сухом оройхоне.
Его уже не так поражали сказочное изобилие и богатство, хотя он по-прежнему
не мог поверить, что и в земле вана многие живут не хуже. Шоорана больше не
пугали низкие потолки, он облазал весь алдан-шавар - сложную систему ходов,
залов и коридоров, располагавшуюся под поверхностью оройхона. В
алдан-шаваре было два яруса. Первый - светлый и сухой, со множеством
больших и малых выходов на поверхность, тех самых, что так пугали его на
мокром оройхоне. Во второй ярус можно было проникнуть из первого. Там
всегда было сыро и тепло, на жирной земле сплошным ковром расстилался наыс
- бледные мясистые грибы, бесконечно вкусные, если их сварить или зажарить,
но съедобные и сырыми, и сушеными. Тьму в нижнем ярусе рассеивали
медлительные светящиеся слизни, грызущие наыс. Старик собирал слизней и
приносил в комнаты, когда ему казалось, что там недостаточно светло.
Наверху множились свои чудеса. В центре оройхона бурлили источники
воды, неведомо как пробивавшейся на поверхность, не затопляя алдан-шавар.
Вода растекалась несколькими ручьями, в них нежились благодушные бовэры -
те самые толстобокие звери, что когда-то так поразили Шоорана. Время от
времени старик забивал костяным гарпуном одного из бовэров, после чего они
с Шоораном недели полторы объедались мясом. Остальное время ели наыс, плоды
туйвана и хлеб. Хлебная трава, вначале разочаровавшая Шоорана, оказалась
вещью замечательной. Одно из полей старик содержал в порядке, вовремя
выкашивал и собирал тяжелые гроздья зерен. Замоченные в воде зерна
достаточно было заквасить кусочком светящегося слизня, и через несколько
часов зерно размокало в кашу, саму по себе безумно вкусную. Но истинное
пиршество начиналось, когда старик досыпал в кашу растертые и небродившие
зерна, замешивал на соке плодов туйвана и отправлялся к границе, печь на
краю авара пышные медвяные лепешки. Или варил в кипящей воде круглые
колобки.
Чтобы готовить горячее, было вовсе не обязательно уходить к аварам -
сухие стебли хлебной травы горели жарким бездымным пламенем, а у старика
была пара кремней, дававших искры при ударе друг о друга. Впрочем, кремнями
старик пользовался редко - берег.
Первое время оправившийся Шооран не вылезал из алдан-шавара, бродил с
одного яруса на другой, выглядывал в узкие окошки малых лазов, исследовал
коридоры, соединяющие залы обжитого суурь-тэсэга с соседними системами
пещер, куда старик никогда и не заходил, что доказывал многолетний слой
нетронутой пыли. Заблудиться Шооран не боялся, зная, что всегда может выйти
назад по собственным следам, даже в нижнем ярусе отлично видным в мерцающем
свете большого слизня.
Как-то он вылез в обжитые помещения с противоположной стороны. Здесь у
старика были устроены кладовые, доверху набитые всяческим добром. С
удивлением и завистью Шооран обнаружил целый арсенал всевозможного оружия,
очевидно когда-то старик ходил в цэрэгах либо же, напротив, среди
вооруженных изгоев. Прямо спросить Шооран почему-то постеснялся, задал лишь
вопрос: откуда все это?
- Так... - пожал плечами старик и неожиданно разрешил Шоорану брать из
кладовки любой инструмент.
Разумеется, первым делом Шооран ухватил длинный и даже с виду страшный
хлыст из уса парха. Хлыст был легок и упруг, но Шоорану никак не удавалось
размахнуться им как следует. Детская игрушка - хлыстик из лоскутка кожи и
то бил удачней.
Привлеченный звонкими хлопками, из алдан-шавара вышел старик.
Посмотрел на старания Шоорана, заметил:
- Так ты себе уши отрубишь.
Взял оружие из руки Шоорана, примерился, взвешивая его на ладони, и
вдруг гибкий и тонкий хлыст затвердел, словно в него вставили стержень,
лишь самый кончик превратился в гудящий от мгновенного движения круг.
Старик, выставив руку, пошел вперед. Хлыст коснулся избитой Шоораном травы,
и в стороны полетели сорванные вибрацией клочья. Старик хлестнул усом вбок
и тут же снова закрутил его, заставив выпрямиться и затвердеть. Шооран,
раскрыв рот следил за происходящим.
- Вот так, - сказал старик, устало опустив руку. - Научись хлыст прямо
держать, дальше все само получится. А через спину хлестать - только себя
покалечишь. На, играй.
С этого времени Шооран не расставался с хлыстом даже когда на поле
поспел урожай, и неделю они, не разгибаясь, работали: срезали стебли,
вылущивали зерно, сушили и складывали в специальной камере. Старик
заготавливал больше хлеба, чем обычно, ведь теперь их было двое. Часть
соломы старик стащил на мокрый оройхон, замочил на четверть часа в нойте,
потом принес обратно и долго отмывал водой, теребил, пока вместо соломы не
осталась легкая как высушенный харвах пряжа. Из этой пряжи старик обещал
сделать Шоорану праздничную одежду, такую же, в какой ходил сын одонта. А
пока Шооран щеголял в жанче из шелковистой шкуры бовэра и башмаках из кожи
морского гада, притащенного стариком в последний день мягмара.
Старик преподносил Шоорану один подарок за другим, а когда Шооран
начинал благодарить, досадливо произносил единственную фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24