Хотя при опасности тукка предпочитает затаиться. Но
на этот раз она пошевелилась, и Шооран заметил ее. Такое случилось с ним
впервые, обычно он лишь наблюдал, как большие мальчишки гоняют тукку,
вздумавшую среди дня высунуться наружу. Чаще всего тукке удавалось
улизнуть, но чем бы ни завершилось дело, венчала его всеобщая драка -
мальчишки делили пойманную добычу или выясняли, кто виноват в неудаче. В
любом случае, Шооран был слишком мал - и чтобы охотиться, и чтобы драться.
Он лишь следил за другими, восхищаясь ими и ненавидя в предвкушении той
минуты, когда сам вмешается в эту жизнь и, разумеется, для начала будет
побит.
Но сейчас рядом никого не было, а тукка была. Шооран проворно снял
старый истрепанный жанч и, пригнувшись, начал подкрадываться к тукке. Он
кинул жанч с пяти шагов и попал. Одежда накрыла тукку с головой, так что
зверек уже ничего не видел и не мог нырнуть в темные пещеры у подножия
суурь-тэсэга. Эти дыры были так велики, что в них мог пройти взрослый
мужчина, но в мокром оройхоне на такое в одиночку не решился бы ни один
безумец. Дыры вели в шавар - подземные пещеры до половины залитые едким
нойтом, кишащие хищной и ядовитой мерзостью. Если бы тукка ушла в шавар,
достать ее оттуда стало бы невозможно. Но ослепшая тукка помчалась вперед,
волоча по слизи полы жанча. Шооран побежал следом. Он забыл об опасности, о
том, что мама запрещала отходить далеко от границы, а видел лишь тукку,
которую надо догнать. Дважды он падал, вымазав в нойте ладони и чуть было
не потеряв из виду беглянку. Потом он догнал тукку и попытался схватить ее,
но тукка ударила иглами, пробившими жанч разом в двадцати местах, и сумела
вырваться. Но все же это была удача, потому что проколотый жанч не мог
слететь с головы зверя, и победа Шоорана становилась лишь вопросом времени.
Об испорченной одежде и саднящих ладонях Шооран не думал - шкура большой
тукки стоит дороже старого жанча, к тому же мама, конечно, сможет прокалить
жанч на огненном аваре, а потом как-нибудь починить его.
Шооран схватил обломок камня и кинул. Делать так не полагалось -
камень мог испортить иглы, но Шооран устал и обозлился. Он и так с утра
забрел чересчур далеко - много дальше, чем дозволялось ему, а теперь еще
бежал вслед за туккой, которая казалось и не думала уставать и, каждый раз,
когда Шооран настигал ее, выпускала все новые иглы, безжалостно калеча кожу
жанча, шипела и металась из стороны в сторону. Камень, впрочем, в тукку не
попал, а ударившись об один из мелких тэсэгов, поднимавшихся повсюду,
разлетелся на хрупкие осколки. Тукка на мгновение остановилась, вертя
замотанной головой и, видимо, ничего уже не соображая от страха, и тут
Шооран схватил ее. Он наступил на край жанча, рукой, пачкаясь в нойте,
ухватил другой край и поднял жанч с запутавшейся в нем туккой на воздух.
Тукка завертелась и зашипела отчаянно, но это не помогло ей. Шооран свел
полы вместе, крепко стянул их рукавами, и тукка оказалась упакованной в
узел. Она могла шипеть и бить иглами, но освободиться не умела. Правда
нести ее придется на вытянутой руке, чтобы не напороться на иглу.
Шооран гордо распрямился, подняв вверх узел, и вздрогнул, лишь теперь
увидев, куда забежал, увлеченный погоней. Впереди, не было ни одного
тэсэга, оройхон там кончался, а дальше насколько хватало глаз, расстилалась
бледная гладь далайна. Далайн казался живым, он дышал, по липкой тягучей
влаге медленно пробегала дрожь. Временами на поверхности вздувался бугор,
он бесцельно двигался пока не опадал или не ударялся о край оройхона. Тогда
на камне оставалась шевелящаяся груда поделенных на сегменты тел,
извивающихся щупалец, каких-то спутанных волос. Влага растекалась по
сторонам, загустевала, превращаясь в нойт.
Секунду Шооран обалдело смотрел на эту картину, о которой так много
слышал, потом повернулся и бегом бросился назад. Он, никогда прежде не
видавший далайна, отлично знал, что его глубины могут выпустить смерть.
Житель далайна, страшный Ероол-Гуй выбрасывался на берег и цепкими руками
тащил к себе всех, до кого успевал дотянуться. А рук Ероол-Гуй имел много и
мог дотянуться до любого места в оройхоне. В такую минуту люди бежали к
границе и вжавшись между палящими аварами, пережидали беду. Последний раз
такое случилось два года назад, когда Шооран был совсем маленьким. Он
запомнил лишь темноту и отчаянный шепот матери: "Не смотри! Не смотри!.." А
что он мог видеть, если мама с головой укутала его в свой жанч и так крепко
держала, что при одном воспоминании о том дне, у него начинают болеть
кости? И все же именно тогда он понял, почему мама требует, чтобы он не
отходил далеко от границы. Ведь только на узкой полоске между всесжигающими
аварами и кромкой оройхона удавалось быть в безопасности. Жаль, что
прокормиться на этой полосе не смогла бы и тукка, поэтому всем, даже детям,
каждый день приходилось отправляться на загаженный нойтом оройхон, и
Шооран, несмотря на предупреждения матери, постепенно уходил все дальше от
безопасной границы, пока, наконец, не достиг далайна.
Большие мальчишки хвастались, что ходят сюда чуть не ежедневно, но
Шооран знал, что это неправда, и потому бежал, не пытаясь скрыть страх. Но
через пару минут начало болеть под ложечкой, Шооран задохнулся и перешел на
шаг. Далайн был уже не виден, страх отпустил, и вновь стала радовать тукка,
затянутая в узел и даже не пытающаяся выбраться на волю. Такая огромная
тукка! За ее шкуру можно получить все, что угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24