- Я к вам с просьбой, Бронислав, человека бы вы подыскали нам в бухгалтерию. Понятно, с безупречной биографией...
- Это, значит, на место Вощинина, - проговорил, глядя перед собой, Мухо. - Которого прирезал кто-то. И теперь нового барашка.
- Не нам знать о Георгии, - стараясь, чтобы голос был спокойным, ответил Трубышев. - Кто и что - милиция пусть беспокоится. Вы же не из губрозыска, я думаю. А мне, например, к тому же известно, что ваша мама и папа на юге владельцы имущества и сами вы из торговцев. К тому же вроде еще как из офицеров.
Мухо не сразу ответил, только задымил густо, откидывая голову в сторону.
- Да, это верно, - признался с каким-то раздражением. - Был офицером. Не секрет это для ГПУ... Я сидел два года в лагере, как не активно участвовавший против Советской власти. В плен был взят на Челябинском выступе в армии генерала Белова.
Он пощелкал пальцами, тихо выругался. Трубышев изумленно воскликнул:
- А я вас, Бронислав, несерьезным считал.
- Ну да, - проговорил Мухо, - бильярдист, картежник, волокита. Я предполагаю, чем вы занимаетесь. И бланки документов поставлял не только из-за денег, и людей подбирал вам тоже не из-за денег...
- Из-за чего же, Бронислав? - не удержался Викентий Александрович, пытаясь разглядеть в сумраке глаза своего собеседника. За дверями задвигалось что-то, и Мухо дернулся крепко - за этим рывком так и почудилось тело офицера, умеющего скакать на коне, рубить шашкой, стрелять из карабина, из нагана.
- Полагал, что вы помогаете растить новый класс в Советах. Класс частных торговцев. И думал: не этот ли класс помогал свергать власть во Франции, не этот ли класс закрепил власть в монархической Германии?.. Вот и надеялся. Но, смотрю, нет движения вашего частника вперед. Крушение тут и там.
- Не дело говорите, Бронислав, - уныло пробормотал Трубышев, оглядываясь на двери. - Меня устраивает Советская власть. Пока, конечно. Если все будет так, как было. Если не прижмет серп и молот к земле... А пока жить можно.
- Какая там жизнь, - проговорил с горечью Мухо. - Два дня назад прочел я в газетах о том, что больше ста бывших врангелевцев попросились назад в Советскую Россию и на суде пели "Интернационал". Так бы - ладно. Но врангелевец, поющий "Интернационал"!.. Все у меня смешалось в голове. Отбросил газету, вынул наган, сел в кресло и дуло к виску... Холодное и колючее дуло, не знаете этого, Викентий Александрович... Как укололся, уронил на пол наган, а сам сижу и плачу... И не стесняюсь... Кончилось наше время... Вот слышу граммофон. Золото и серебро на женщинах. Богатые костюмы на мужчинах. Закуски, как в ресторане "Откос". Разговор о червонцах, о золоте, о Врангеле и песенка наша старая "Дни нашей жизни, как волны, бегут...". А я вижу, знаете ли, "Титаник". Так же тогда вот шел этот пароход в океане, во тьме, и на палубах веселились, и все было в огнях, и все было в искрах шампанского. И не гадал никто из тех сидящих в ресторанах, в каютах, что на пути перед носом корабля гора льда. Еще немного, совсем немного - и удар корабля об лед, и в душе черный туман океана, холодные, ледяные волны. Не напоминает вам наш сегодняшний вечер этот "Титаник"? Ну ладно...
Он бросил окурок под ноги, шагнул к лестнице, ведущей в кондитерскую. Остановился в матовом свете, весь похожий на осыпанную снегом статую.
- Да, вчера у нас на бирже был следователь Подсевкин. Он интересовался, почему оказался у Вощинина бланк удостоверения от биржи труда. Как он к нему попал. Все на бирже, конечно, в недоумении... Ну и я в том числе.
Викентий Александрович постоял, прислушиваясь к шагам по лестнице. Сначала вспомнил: "там под лестницей коечка, а на ней та девчонка". Потом представил лицо этого следователя Подсевкина на бирже, с чистым бланком удостоверения, расспрашивающего сотрудников биржи, задающего вопросы Мухо.
"Ищут. Идут следом". Ему послышалось дыхание на виске. Он даже резко обернулся. Со злобой ударил трубкой о стенку, глухо вскричал и, пошатываясь, пошел в новогоднее торжество.
37
Поля сидела в чулане под лестницей на койке и при свете свечного огарка время от времени поглядывала в зеркальце, подвешенное на суровой нитке к гвоздю на стене.
Не очень-то верила она этим святкам. Мать рассказывала, как в молодости под Новый год тоже ворожила она на своего суженого. В зеркале привиделся ей черноголовый парень. На деревенской улице встретила незнакомого человека. Узнала его имя - Иван. Потом за околицей деревни, на перекрестке дорог в степи, долго ждала и слушала, откуда донесется стук копыт бегущей лошади. Услышала с дороги, ведущей на село Званово. Удивилась, потому что было село это далеко, никого она там не знала и ее никто вроде бы не знал. Но вышло все так: черноголовый парень Иван из этого села приехал однажды свататься. Говорили в деревне: коль все сойдется так, как нагадала на святках, счастливая жизнь выйдет. А не вышло у матери счастливой жизни. Уехал сначала ее Иван сплавлять лес по Вятке, потом в Вольске нанялся в бондарную мастерскую, да вдруг запил вмертвую. И вскоре же сгорел от белой горячки. Как сейчас помнятся слова матери, плакалась в избе соседкам: "Ходила по покойницким, а на полках - пятки голые. Потом, гляжу, ступня торчит большая с растопыренными пальцами. Как закричу: он - Ванька мой..."
Так что не верила Поля этим святкам и гаданьям и больше гадала на то, что происходило вокруг нее в этот новогодний вечер, такой морозно-тихий.
Вот постучал кто-то за стенкой, как дятел в лесу: дед, сторож синягинский, ходит двором, а для повады и острастки тарахтит суковатой палкой по бревнам, по забору.
А вот наверху, в квартире булочника, задвигали стульями, да разом, значит, гости снова садятся за стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83