- Больше ничего?
- Ишь, поставили, - проговорил завистливо и с каким-то задумчивым сожалением Хрусталь. - Нам столько мяса не навалят. Не сыщики.
- Вы, ребята, послушайте только...
Костя обернулся на этот визгливый крик. Мужичок, в пальто, подбитом изнутри собачатиной, в треухе, склонясь через стол, кричал паренькам, одетым в серые армейские шинели, коротко остриженным, глядевшим на соседа с хмурым видом:
- Вот отслужили вы, попотели, провоняли этим солдатским потом. А что заслужили? Голый чай с баранками. Да еще толкались по бирже. Да и досталась работка чистить старые паровозы. Я знаю, что такое. А вы давайте-ка ко мне в артель.
- А работать на кого будем? - спросил один из красноармейцев, натягивая на голову шлем.
- Как на кого? - оторопел зазывала. - На вас. На трудовую артель.
- Знаем, что за трудовая артель, - засмеялся второй, тоже облачаясь в шлем. - Батька, матка, дочки, сынки. А звание - трудовая. От финансовых агентов чтоб скрываться. Нет, дядька, не мани нас наварным столом... Трудовая валяная артель, - закончил он презрительно. - Айда, Саня, смотреть я на него не могу.
Костя проводил их взглядом, одобрил про себя: молодцы ребята, как отчесали мелкого буржуя, и головы не поднимает, сидит как в воду опущенный. Увиделся ему тут вагонный тупик за станцией, у лесопилки, а на рельсах, засыпанных снегом давно, в два ряда эти паровозы старые: понурые, с пробитыми тендерами, с помятыми будками, с выбитыми стеклами, с механизмами, опутанными золотистой паутиной ржавчины, с разинутыми по-голодному топками, из которых и до сих пор тянет каменным углем остро и едко. Собирались их было валить в литейные печи, да вот комитет большевистской партии решил поднять людей на ремонт. Оно и понятно - мало паровозов, а заводы не отстроены, чтобы выпускать их быстро да дешево. Подумал: может, уже нынешней зимой выйдут паровозы на большую дорогу, побежит за ними на стальной пристяжке черед вагонов, платформ, пульманов, цистерн. Зафукают они черным дымом, застучат колесами по рельсам - где будут в это время парни в армейских шинелях?
- Ремонтировать паровозы собрались, - проговорил он, поднял голову и поразился даже. Только что разговаривали его соседи по столу с тихой матерной бранью, с "блатной музыкой", с плевками, с чавканьем, с пыхтеньем. А тут замолчали, глядели на Костю с тревогой, с ожиданьем, и казалось, что ждут они какого-то приказа от инспектора, вроде: "Идемте со мной..."
И были в напряжении, даже клонились со стульев. Крикни кто-нибудь "шухер" - кинулись бы к дверям. Или же на него, на инспектора, с наганом, с ножами, которые, наверняка, в карманах. Поболтав ложкой, как ни в чем не бывало, как не заметив этой разительной перемены, случившейся непонятно по какой причине, он сказал снова:
- Глядишь, ездить в поездах будем свободней. Купи билет и езжай, хоть в мягком, хоть в жестком.
Хрусталь вздохнул, перекатил окурок из одного угла рта в другой, проговорил лениво:
- Зачем нам мягкий. Мы привыкли в арестантских за казенный счет.
Тут же встрепенулся незнакомый мужчина:
- А ты хлебай похлебку, а то остынет.
- Я и холодную люблю, - отозвался спокойно Костя, разглядывая теперь пристально рябое лицо с дикими глазами. - А вот ты кто такой, чтобы меня тыкать, я бы хотел знать?
- Арестуй и узнаешь, - закричал незнакомец и выложил кулак с татуировкой, другой рукой зашарил в кармане. Что там у него? Нож? Наган?
- Ну, ты, - подтолкнул вдруг Хрусталь своего соседа под бок локтем. "На скрипке сыграть"* захотел?
_______________
* Н а с к р и п к е с ы г р а т ь - быть арестованным.
Он улыбнулся миролюбиво, пояснил пренебрежительно:
- Псих, что с него спрашивать. Ушков это. "Ксива"* у него дагестанская. Давай, Ушков, выкладывай свою "бирку".
_______________
* К с и в а - документ.
К удивлению Кости, незнакомый вытянул из бокового кармана документ, кинул через стол, рядом с чашкой. Кажется, и верно, в порядке, дагестанская отметка. Может, украл где или же подделал... Он так же бросил его назад, вызвав на лице Хрусталя поощрительную усмешку.
- Уточним как-нибудь...
- Уточняй, - хмуро буркнул Ушков.
Вскочила вдруг Лимончик, затягивая платок.
- Погоди, Зинаида, - остановил ее Костя, снова откладывая ложку.
Нет, придется ему хлебать холодную солянку.
- Сколько раз тебя предупреждали, чтобы не появлялась на улицах с мужчинами?
- Кормиться-то надо, - протянула плаксиво Лимончик, надула губу, точно капризный ребенок.
- Почему сбежала из ремонтных?
- Пыльно там. В носу все время щиплет.
- Пыльно, а табак куришь. И папиросы, и махорку садишь вовсю.
Лимончик рассмеялась, запустила руки в рукава.
А Костя вот тут не выдержал наконец. Он заговорил, а голос срывался:
- Вам Советская власть дала амнистию. Верно, безработица. Но сейчас посылают людей на расчистку путей, на выгрузку и погрузку, по пятьсот человек ежедневно. Постоять в очереди на бирже, и в кармане - трудовые деньги...
- В домзаке я эти проповеди слыхал, - отозвался со смехом Хрусталь. Теперь вот в трактире...
- Что он к нам завалился, - закричал вдруг Ушков. - Шел бы своей дорогой. И на другом столе не растаял бы.
Костя посмотрел на Лимончика, ожидая ответа.
- Пусть меня назад отошлют, в Питер, к папе с мамой, - протянула она нараспев, покачалась, точно исполняла падеспань. Нагнулась через стол близко к лицу Кости, пахнуло резко табаком и духами, пивной горечью:
- Я благородных кровей, может.
Костя пообещал хмуро:
- Попадешься еще раз - вышлем дальше. Лес валить будешь.
- Я, может, замуж выйду за лекаря. Вот вам и лагеря, - засмеялась снова Лимончик, направляясь к двери из трактира.
- А вот я так отработал уже досыта, - сказал Хрусталь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83