И не слышал уже Вощинин гудков паровоза, ходившего неподалеку, скрипа шагов позднего прохожего. Это была девушка в длинном пальто, в мужских башмаках, в платке, затянувшем глухо лицо, так что виден был один нос. Она видела мелькнувшего человека, тонкого, в легком пальто, развевающемся, как крылья. И еще одного увидела - уткнувшегося лицом в снег возле забора.
- О, господи, - воскликнула и побежала дальше, завернула за угол возле булочной Синягина.
12
В шестнадцатом году, призванный в армию, окончил Леонтий Николин школу армейских разведчиков-"охотников". Учили его снимать бесшумно часовых, стрелять быстро и точно, ползать по-пластунски, готовить взрывчатку и поджигать пороховые шнуры. В начале семнадцатого года пошел через линию фронта. И в первый же переход в условленном месте, где должен был ждать свой человек, ждали плоские штыки немецких солдат. Допрашивали, морили голодом в одиночной камере. Ждал приговора военного суда, вышагивая по бетонной клетке - три шага туда, три назад. В одну сторону и в другую сторону. Смотрел подолгу через крошечное зарешеченное окошечко под потолком на клинья башен костела, на птиц, которые лепились на эти клинья, жадно тянулся к влажному дыханию морского ветерка. Однажды, измученный допросами и голодом, выругал немецкого конвоира. Конвоир деловито развернулся, ударил прикладом карабина в скулу. Еще прибежали солдаты, как псы, почуявшие кровь, принялись кидать каблуки сапогов в ребра русского военнопленного. Вспомнил как-то Леонтий:
- Вот вже помру, так били каблуками. А в каблуках железо. На всю жизнь...
Когда волнуется - путает Леонтий русские и украинские слова. От приговора его тогда спасла германская революция. В один из осенних дней в камеру, позвякивая ключами, ворвался немецкий матрос, закричал, улыбаясь. И он тоже улыбнулся этому веселому вестнику, за спиной которого по темному коридору бежали, перегоняя друг друга, узники тюрьмы.
Вернувшись в Россию, Леонтий сначала работал в Комдезе, иначе говоря, в комитете по борьбе с дезертирством, а потом был направлен с группой товарищей на организацию военкоматов на Украину. Но военкомата так и не увидел. Прорвавшийся отряд бело-зеленых напал на поезд, в котором ехали будущие работники. Отстреливаясь, ушел Леонтий в степь. Эта степь вывела его в Балту, и здесь вот стал он агентом уголовного розыска. Одесская шпана, банды Япончика, Тютюнника, Заболотного, контрабанда, убийства, аферы, перестрелки с отрядами бог знает каких людей, переходящих плавни вблизи бессарабской границы... Но вот кончилась гражданская война, и потянуло на родину, на Волгу. Здесь пришел в губернский уголовный розыск, к Ярову, к инспектору Пахомову. Там был он инспектором, тут определился в агенты второго разряда. "Мало ли, не справлюсь, чтобы не укоряли".
По всем статьям безупречен и хорош как агент Леонтий Николин. Одно не по душе только инспектору Пахомову. С каждым, даже пустяковым делом идет к нему за советом. Взял без патента торгующего на Сенном базаре мужика, привел его в дежурку, а сам в "дознанщицкую", к инспектору.
- Вот привел. Что с ним делать?
А что делать - протокол. Протокол - в суд. Заплатит штраф, будет знать в следующий раз, что революционные законы писаны для всех.
Беспризорника поймает, к примеру, за кражу коленкора у доверчивой горожанки, - и снова за советом к инспектору:
- Вот, инспектор, накрыл.
Накрыл - ладно, а почему к инспектору? Протокол...
- Протокол, - хмурился агент, - а может, за ним еще что есть. Может, на счету он у кого-то из наших...
Верно, может, и есть что за ним. Проверь сам. Сведи к субинспектору или к заместителю начальника Павлу Канарину. Оторви его от месячных сводок, от цифр, за которыми кражи, пожары, изнасилования, аферы... А он топчется у порога, точно цепляется за косяки обломками кавалерийских шпор на каблуках... Дурака валяет Николин. Так считал Костя. Делает вид, что не знает работы. Раз агент второго разряда, значит, надо учиться, вот и учите. Нет, явно валяет дурака Николин...
Сегодня на вечернем дежурстве явился с каким-то мужчиной - из завязанной глухо ушанки - усатое лицо, красное от ветра.
- Вот, инспектор, с Овражьей улицы домовладелец. Возле его дома то ли замерз, то ли убитый.
Ну и что - лежит убитый? Вчера возле Масленого пролома тоже с резаными и разбросанными ранами нашли мужика. Неделю назад - парня в подвале, с пробитой головой... Тут как-то - командированного.
Есть на дежурстве агент Каменский, эксперт, следователь. Они должны бежать туда сию минуту. Человек лежит, не кошка...
- Побежали уже, - хмурясь, ответил Леонтий, - а я вот с чем. Человек тот в белых бурках и лицом вроде как схож с тем, что Миловидов обрисовал...
- Вот как...
Костя потянулся за фуражкой.
- Это хорошо, что сразу мне сообщил, Николин.
И вот он - человек в Овражьей улице. Лежал на животе. На спине, освещенной фонарем агента Каменского, красное расплывшееся пятно. Лицо как снег, волосы уже примерзли к сугробу. Ноги в белых бурках подогнуты, точно зяб он сильно и пытался скорчиться для тепла, свернуться в клубок.
- Похоже, что этот должен был приехать к Миловидову за ордером, взглянув, сразу сказал Костя. - Он самый. Но где документ? И если он, то кто его - свои ли, или же случайный налетчик?
Следователь и эксперт уже кончали свои записи.
Костя, Каменский и Леонтий прошли эту маленькую, темную улицу, стуча в двери. Ответы испуганных людей были однообразны. Только один мужчина, железнодорожник, вернувшийся из поездки, сказал, что вечером, как выходил из улицы, видел парня в кожаной фуражке. Но имел ли тот отношение к человеку, что убит, сказать не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83