И удивился, как отпрянул тот в сторону. В замутненных глазах сразу появилась трезвость и тревога.
- Я - Василий Игнатьевич.
- Ну, пусть Василий Игнатьевич, - ответил Иван Евграфович, сразу поняв, что послужной список этого человека в каких-то темных пятнах. - Я вас встречал в ресторане "Царьград", - напомнил он ему. - Тогда еще, в шестнадцатом году. Вы приезжали по делам военного комитета. Но, если ошибся, простите...
- Вы ошиблись, - мрачно сказал этот Василий Игнатьевич. - Никогда не служил в военном комитете. Я был по земству. А сейчас - торговый агент кредитного товарищества.
Иван Евграфович сразу оживился. Он понял, что это человек, который пригодится для биржевого комитета.
- Хотелось бы мне у вас побывать, - напросился он. - Нравятся мне эти товарищества, посмотреть бы, как они работают. С вами посидеть. Но как это вы меня не узнали все же? - прибавил он все так же вкрадчиво. - Я был тогда официантом в ресторане "Царьград".
Нет, Миловидов узнал бывшего официанта. Но делал вид, что они незнакомы. И лишь когда выяснил, что Пастырев - хозяин, дал понять, что он действительно тот самый Анатолий Сергеевич. Вот теперь он рассказал доверительно, что он из села, назвал, где оно находится, и пригласил приезжать, поняв, вероятно, что неспроста так заинтересовался им этот владелец трактира.
- Фамилия моя - Миловидов. Любите и жалуйте, - сказал он при прощании.
Поехал в село Вощинин. Вместо пароля он при встрече с Миловидовым сказал лишь:
- Я по просьбе нашего общего знакомого из ресторана "Царьград".
Дальше разговор пошел быстрый и деловой. Сначала Миловидов выписал фиктивный документ на двадцать кип бязи, которая ушла к Дымковскому в ларек. Потом еще на двадцать, которая пошла к Замшеву. Теперь в село Вощинин ездил, чтобы получить ордер на миткаль. Но застал только хозяйку дома, у которой квартировал Миловидов. Оглядев его подозрительно, она ответила:
- Квартиранта нашла, господи помилуй. Арестант, оказывается...
Она хотела было закрыть переднюю дверь и, лишь когда он попросил ее растолковать, сказала, что приезжали двое вчера из милиции, из города, и увезли Миловидова. Значит, открылись для милиции ордера в магазине.
- Теперь меня будут искать, - рассказав все это, негромко закончил Вощинин. - Кто-то да скажет про меня. Или Миловидов, или же Замшев. Может, и Дымковский.
- В городе девяносто тысяч людей, - ответил Викентий Александрович. Пусть ищут.
Про себя он перекрестился. Слава богу, что все так было поставлено. Слава богу, что все эти открытые дела вел он, Вощинин. Викентий Александрович и вся подпольная биржа не имеют отношения к мануфактуре и к этим ордерам.
- Но почему вы считаете, что Миловидов проговорится?
Георгий Петрович не дал закончить, он тихо воскликнул и опять со злобным смешком:
- Думаете, промолчит Миловидов? Как бы не так... Не он, так Замшев скажет. Не Замшев, так в магазине обрисуют... Искать будут... Уже ищут, наверное, пока мы с вами стоим.
- Да-да, - торопливо проговорил Викентий Александрович. - Идемте на площадь...
По площади метались огни - отсветы уходящего дальше поезда. Исчезали с хрустом последние легковые извозчики, увозя пассажиров. Стороной прошли два постовых милиционера, и Вощинин зашел за Трубышева, как бы прячась за его фигурой. Что он скажет, если попадет в милицию?
- Вам надо уехать, Георгий, - наставительно и твердо сказал Викентий Александрович. - Самое лучшее.
- Вы барыши в карман, а я бежать куда-то? Где-то прятаться, как таракан? Нет уж! - закричал вдруг Вощинин, и этот быстрый, точно давно заготовленный, ответ даже ошеломил гофмаклера.
Вот как! Да, это был другой Вощинин. Тот остался там, в поезде, уходящем по темным рельсам дальше на север, в Вологду. Тот был покорен, подобострастен, молчалив, послушен. Сидел за столом в бухгалтерии, стукал костяшками счетов, изредка улыбался, изредка хмурился. Вставал вместе со всеми, со всеми хлебал похлебку в ближайшей столовке, уходил вечером в кино, в бильярдную при пивной "Бахус"... Кажется, всем был доволен. Но вот - другой Вощинин. Бунт комиссионера, восстание комиссионера...
- Но вас арестуют, и что же вы будете говорить, интересно?
Трубышев остановился, заглядывая напряженно в глаза Вощинину, и тот опустил голову, отвернулся.
- Понятия не имею... - пробормотал он. - Да я просто не представляю, как все это будет выглядеть...
- И представлять нечего. Выложит следователь лист бумаги на стол и будет допрашивать, где вы были, да с кем, да на каком углу расстались. Не были ли с возлюбленной. Да какая она. Да что говорила она, снимая юбку, скажем, в номере гостиницы "Европа"... Бесконечно, как нить Ариадны...
- Какая возлюбленная? - оторопело сказал Вощинин, оглядываясь на даму, проходившую мимо, запакованную в горжет и муфту.
- А такая, - усмехнулся Трубышев. - Придумайте сами. Или следователь вам придумает. Он вам скажет - такой симпатичный мужчина и не имеет возлюбленной. Не поверю. Лжете. И пойдет плести вокруг вас словесные кружева...
- Ах, господи, - как простонал Вощинин, - я же знал, что все этим кончится.
- Вам надо уехать, - повторил Викентий Александрович. - Милое дело. Пару лет проведете где-нибудь в Нахичевани или Тифлисе...
- В Нахичевани! - закричал вдруг, точно его обожгло, Вощинин. - Вы в сторонке, а я в Нахичевани. Добро бы за барыши...
- Барыши, если были, - мягко и внушительно пояснил Викентий Александрович, - шли на извозчиков, на грузчиков, на комиссионера, на торговца, на всякие комиссионные сборы...
Вощинин отвернулся, он не желал слушать.
- Тогда вот что, Георгий, - строго уже проговорил Викентий Александрович. - Если задержит милиция, скажете, что ордера перепродавали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83