Может быть, целый клад?
- Это ваше дело - верить или не верить, - пожал плечами Трубышев. Но у меня честная биография. Я служил в коммунхозе, потом в Севпатоке можете спросить и там, и там...
- В коммунхозе спросим, а директора Севпатоки недавно сняли, как бывшего активного эсера...
- О, господи, - воскликнула невольно бухгалтерша. Директор тотчас же вышел, попятились и конторщики.
- В конце концов Синягину я давал личные деньги...
Инспектор оборвал его:
- Личные ли? Вы брали у государства эти деньги. Брали и поддерживали частную торговлю, и похоже это на экономическую контрреволюцию.
- Еще что придумаете! - холодно и спокойно возразил Трубышев, косясь на него.
- А и придумывать нечего, пора собираться, - хмуро проговорил инспектор. - Одевайтесь.
Застегивая крючки шубы, Викентий Александрович смотрел на улицу. Сумерки за стеклами таяли на глазах, и резко выступали на мостовую колонны соседнего дома-особняка, в котором до революции жили торговцы Перовы. Подумал вдруг с нахлынувшей тоской: ""Титаник" наткнулся на гору льда... И все частное дело - в океан..."
Проходя мимо инспектора, он остановился, прислушиваясь к тишине в курительной комнате, угадывая изумление и удивление на лицах сослуживцев за дверями.
- Должен вам заметить, что любой следователь лишь разведет руками, узнав, за что меня взяли под конвой...
- Повторяю - за проценты, - произнес негромко инспектор, надевая на голову фуражку. - За три процента в день... Учтено в главной денежной книге у Синягина... На это есть статья в уголовном кодексе.
Викентий Александрович усмехнулся, бородка чуть качнулась.
- И все же вы не имеете права обвинять меня в экономической контрреволюции: я не убивал, не жег, не выворачивал рельсы, а кормил рабочий класс Советской России, я помогал, скажу вам.
- Трубышев, - перебил его нетерпеливо инспектор, - рабочий класс постарается обойтись без вашей помощи.
47
Дужин в этот вечер, крещенский и жгучий, кормил своих свиней в сарае отходами со столов из трактира "Хуторок". Потом молился перед образами в своей огромной комнате. Их было полно, святых, глядевших на тяжелое лицо в царапках, на этот беззубый рот. С черными ликами, плененных серебряными окладами, освещенных огоньками лампад. Богомолен стал Егор Матвеевич.
А Иван Евграфович, как всегда, бегал по кухне, совал нос в кушанья для вечерних гостей или же ругался с "пивной женщиной", которая все больше и больше ударялась в запой...
А их гофмаклер в это время сидел в кабинете у Ярова. Он курил свою трубку. Он был спокоен и даже улыбался. Он даже засмеялся, когда в кабинет ввели Миловидова. Может быть, на его уныло опущенные черные усы? А толстый, неповоротливый и квадратный Миловидов уставился на него недоумевающе и испуганно, видя, наверное, в нем одного из начальников уголовного розыска.
- Вы не знаете этого человека, Миловидов? - обратился к нему Подсевкин. - Один из вас посылал за ордером, другой из вас ордер выписывал... Должны бы знать.
- Я не видел его раньше, - сказал, пожав плечами, Трубышев.
- Я тоже не встречал этого гражданина, - робко произнес Миловидов. Божежки мой, - прибавил он, - вся жизнь - сплошной допрос. Помню, анархисты меня допрашивали. Дулами маузеров...
- Вы уже рассказывали про это, - оборвал Костя. - А фамилию Вощинин слышали?
- Нет, не слышал, - как-то обиженно даже ответил торговый агент кредитного товарищества. - Никогда.
Он подписал протокол и ушел, все с той же обидой на крупном лице. После его ухода Викентий Александрович укоризненно проговорил:
- Забавного человека зачем-то привели.
Его стали спрашивать про деньги. О процентах. О лавочниках, которым он ссужал эти деньги под проценты. О Замшеве, Дымковском, Охотникове... Он отвечал быстро и все так же покусывал мундштук трубки.
- Ссужал я и Замшева, - сказал он на один из вопросов. - Василий Васильевич сам даже обращался ко мне. И я выручал. Как всегда. Заложишь кольцо в ломбарде или продашь на толкучем рынке. А что получал проценты бог ты мой - эти жалкие гроши...
- Обыск обнаружил целое состояние, - перебил его Яров. - Как же так?
- Сам не знаю, - удивился Трубышев. - Дают долг, я кладу, не смотрю. Знаете, как в копилке... Побренчал, а она полная...
- Ну, а тысячу червонцев Вощинину вы тоже выдали, продав кольца покойной жены? - вдруг спросил Подсевкин. Это был вопрос, который они специально готовили напоследок и неожиданно. Усыпить, ослабить внимание бывшего кассира показаниями, которые давно были записаны в протоколы, и задать этот вопрос.
И наконец Трубышев сдался. Он уронил руку с трубкой на колено. Вот теперь он оглядел невольно сидящих в комнате, спросил, и голос был глух и робок:
- Это кто же вам сообщил?
- В трактире "Хуторок", - ответил теперь Яров.
- Вот как, - растерянно пробормотал кассир, сунул снова трубку в зубы, думал торопливо, прикидывал, вспоминал, гадал. Откуда эта точная цифра? Кто мог сказать?
- Вы дали деньги, полагая, что Вощинин уедет и след заметется, сказал Подсевкин, подсаживаясь к столу, записывая слова кассира в протокол. - Но Вощинин, купив билет на поезд, почему-то пошел гулять и искать свою даму сердца - этого Лимончика, а иначе говоря - Зинаиду Одинцову из "Северных номеров". И в конце вечера его убивают. Убивал Сынок? Вы знали о Сынке? - резко уже спросил он. - Не молчите, гражданин Трубышев. Вопрос несложный...
- Нет, не знал...
- Это точно? - теперь спросил Яров.
- И в глаза не видел, и слышать не слышал, - буркнул Трубышев. Он сложил руки на коленях и неожиданно дрогнувшим голосом заговорил:
- Я не имею отношения к убийству. Деньги я дал Вощинину, потому что он просил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83