Через некоторое время, как это часто случалось в жизни Хосе, он уже и забыл про свои переживания. Он нередко приносил Фрэнсис цветы и взял за правило целовать ей руку, чему его научила в Севильском университете одна симпатичная студентка-австриячка.
– Это немного напоминает оперетту, – заметила Фрэнсис. – Фа, соль, сэр, – и я легонько ударю вас веером по руке.
– Я не понимаю.
– И не поймешь, – сказала Фрэнсис.
– Почему не пойму?
– Потому что ты – испанец.
– Но это замечательно, быть испанцем!
– Хосе, – мягко проговорила она, – ну ты и осел. Он улыбнулся Фрэнсис. Она выглядела усталой, ее кожа была бледнее обычного. Он подумал, что она, возможно, переработала. Сам он не знал, что такое переработать, потому что прилагал все усилия, чтобы не знать этого. Но он знал, что большой объем работы может легко „сломать" человека, который не остерегается переработать.
– А где отец?
– В душе.
– Вы заказали тушеные овощи? Отлично. А еще salmonetes, как это по-английски…
– Кефаль, – сказала Фрэнсис, – розовая кефаль. Я не знаю, заказ делал Луис. Я все время после полудня провела в Альказаре.
– В Альказаре?! – удивленно воскликнул Хосе. – А что вы там делали?
– Думала.
– Вы очень неординарный человек. Еще мне кажется, что вы немного устали.
– Да.
– Тогда садитесь, а я принесу вам бокал вина.
– Да, пожалуйста. – Она сняла туфли и устроилась с ногами на диване у открытого окна, через которое была видна темнеющая аллея.
Луис вышел из спальни, приглаживая руками еще влажные волосы. Хосе подошел к нему, и они слегка обнялись, без слов. Фрэнсис подумала, что сейчас Дэйви и Сэм целуют отца на ночь, а Алистер немного напряженно стоит в стороне.
– Англичане, я имею в виду отцов и взрослых сыновей, почти никогда не целуются.
Луис плюхнулся на диван подле нее.
– Мне частенько хочется не столько поцеловать, сколько отшлепать Хосе.
– И бывало такое?
– Часто, – сказал Хосе, внося зеленоватые, из толстого стекла бокалы с вином. – Детство мое было ужасно. Он бил меня палками и запирал в чулане.
При этих словах Хосе подмигнул.
– Бедный, – проговорила Фрэнсис. Она ощущала тяжесть чистого тела Луиса, привалившегося к ней.
– Теперь он меня целует, но при этом кричит на меня.
– Я никогда не кричу, – заметил Луис. – И никогда не повышаю голоса. Просто я говорю вещи, которые тебе неприятно слышать, поэтому тебе кажется, что я кричу.
Фрэнсис посмотрела на него.
– А с тобой такого не случается? Что делаешь ты, если люди говорят тебе вещи, которые ты не хочешь слышать?
Он повернул к ней голову. Их глаза были в нескольких сантиметрах друг от друга.
– Почему ты спрашиваешь? Чуть поколебавшись, она ответила:
– Просто из любопытства.
– Да? – переспросил он.
Хосе направился к телефону.
– Я проверю ваш заказ. Сегодня у них есть кефаль.
– Я не хочу кефаль, я заказал лангуста.
– Но…
– Через секунду я действительно закричу, – сказал Луис. – Я хозяин этой гостиницы, и я хочу лангуста. Ты, может, мне и сын, но ты еще и мой подчиненный, ты – только управляющий в моей гостинице.
Рука Хосе зависла над телефонным аппаратом.
– Почему бы тебе не спуститься на кухню и не выбрать то, что просто аппетитно выглядит, пусть и не кефаль, и не лангуста? – предложила Фрэнсис.
Луис положил голову ей на плечо.
– Как дипломатично.
– Да просто здраво. Я хочу есть.
– Я закажу еще мидий, – сказал Хосе, направляясь к двери. – Вы будете?
– Да. Все, что угодно.
– Значит, мидии и оливки?
– Хосе, исчезни, – сказал Луис по-испански. Дверь быстро открылась и так же быстро закрылась.
– Он меня раздражает.
– Он просто еще не повзрослел.
Луис убрал голову с плеча Фрэнсис и взял ее за руку.
– Фрэнсис?
– Да?
– Что ты хочешь сказать мне такого, что я не хочу услышать?
Она непроизвольно вздрогнула. Это не входило в ее планы. По плану она хотела подождать до тех пор, пока Луис насытится ужином и вином, а Хосе удалится вниз к своим вечерним обязанностям управляющего, и только после этого сказать самое главное со всякими преамбулами о своих чувствах к Луису и своем счастье с ним. Все это она продумала сегодня в садах Альказара. Но Луис, наделенный от природы мощным инстинктом, которым, собственно, словно мечом, он прорубился в ее сердце, в мгновение ока разрушил все ее планы.
Она испугалась.
– Не сейчас…
– Нет, сейчас.
– Позже, когда мы будем одни.
– Но мы и так одни, – сказал он, крепче сжав руку Фрэнсис.
В горле у нее застрял комок. Она потянулась вперед и поставила бокал на маленький столик, стоявший у дивана.
– Это очень важно, и мне не хотелось бы говорить об этом в спешке.
– Нет, сейчас, – настаивал Луис.
Она повернула голову и сказала, глядя ему прямо в глаза:
– Тебе не хотелось бы это слышать. Это именно то, чего ты не хочешь слышать.
– Говори!
– Отпусти мою руку, мне больно.
Он резко отбросил ее запястье, как будто это был неодушевленный предмет, не имеющий к ней никакого отношения.
– Ну же, говори!
– Я беременна, Луис, – произнесла Фрэнсис, и ее слова отдались эхом в этой маленькой комнате, словно в церкви. – У меня будет ребенок.
– Нет! – крикнул он.
– Да, – сказала Фрэнсис. Он продолжал кричать:
– Как ты посмела? Как ты могла? Как ты посмела обмануть меня?
Она встала и отошла от него за обеденный стол, уже сервированный на троих, с ложками для супа, вилками, ножами для рыбы и бокалами, тускло мерцающими в неярком свете.
– Я так хотела. Я ощущаю это как потребность. Мне так хочется иметь ребенка от тебя! Я не могу описать тебе силу этого моего желания, это как страсть. И я решилась на риск. Зная… – Она сделала паузу и, набрав полную грудь воздуха, договорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104