Фрида Мэйсон организовала для нее неустойчивый столик в углу кабинета и несколько нарочито поставила на него приветственный букет георгинов. Лиззи не переносила георгины.
– Как мило, – сказала она.
– Гордость и радость моего мужа. Это его хобби, эти цветочки. Это – „Гордость Берлина", а сладкая маленькая оранжевая – это „Малышка". Лично вам!..
Дверь кабинета открылась, и вошла девочка. У нее были темные кудрявые волосы и затравленное выражение лица.
– Джорджина, ты же знаешь, что должна стучаться.
– Я стучала, – ответила девочка, – я пришла спросить, могу ли позвонить маме, потому что забыла дома скрипку.
Миссис Мэйсон покачала головой. Она посмотрела на Лиззи.
– День, когда Джорджина ничего не забудет, будет, несомненно, особенным днем.
Джорджина выглядела убитой. Она подошла к ближайшему телефону и устало набрала номер. „Она одного с Гарриет возраста, – решила Лиззи, – и, очевидно, судя по ее сутулой фигурке, ненавидит в себе все – от непослушных волос до похожих на жерди ног".
Миссис Мэйсон шепнула Лиззи:
– Мы добавляем эти звонки к счетам за учебу Фамилия Фэллоуз, адрес: площадь Сент-Джеймс. Тот шкаф, который побольше. Верхний ящик.
Джорджина бросила трубку.
– Никого нет.
– Бедняжка, – сказала Лиззи, желая помочь девочке, – не могла бы я отвезти тебя домой за твоей скрипкой?
Миссис Мэйсон выглядела ошарашенной.
– Нет, – ответила Джорджина.
– Джорджина!
– Я хочу сказать, нет, спасибо. Я все равно не готова к уроку.
– Тогда зачем же…
– Я должна была попытаться. Мне нужно сказать мистеру Парсонсу, что я пыталась.
Она поплелась обратно к двери и исчезла за ней. Зазвонил телефон. Миссис Мэйсон бросилась к нему.
– Уэстондэйл! – Она замолчала, делая Лиззи знак рукой, чтобы та дала ей что-нибудь, чем можно писать. – Если это не чрезвычайная ситуация, миссис Дриздэйл принимает родителей только по вторникам и четвергам с трех до четырех часов. Я постараюсь сделать исключение, мистер Мюррей, но боюсь, что не могу ничего обещать. Могу я записать ваш номер?.. Родители… – сказала она, кладя трубку. – Вы поймете, что они – отрава вашей жизни. Этот папаша хотел видеть миссис Дриздэйл в девять утра, „если вы будете так добры".
– Может быть, он работает. Может, ему надо отпрашиваться.
– Если вы спрашиваете меня, то я скажу, что родители в наши дни просто не понимают, что главное – это дети. – Она взглянула на Лиззи. – Ну, а теперь, пока этому типу не взбрело в голову позвонить опять, мы начнем работу.
Это было длинное и унылое утро. Даже Лиззи, посещавшая с Робертом вечерние курсы бухгалтерского учета, у которой с тех пор выработалась своя особая манера ведения дел, была поражена бездумным трудолюбием, с которым работала миссис Мэйсон. Вся информация в рукописном виде хранилась на гигантском количестве карточек, хотя в углу кабинета стоял маленький компьютер. Когда Лиззи спросила о нем, миссис Мэйсон ответила с каким-то оттенком недовольства, что это был подарок от Ассоциации родителей и что это было очень мило с их стороны, но абсолютно не нужно. Миссис Мэйсон получила подготовку в качестве библиотекаря, и не было ничего в области систематизации информации, что она не смогла бы сделать даже с закрытыми глазами. Лиззи слушала ее, отвечала по телефону на вопросы, на которые сама не знала ответов, непонимающе смотрела на все, что ей показывали, прихлебывая неприятный растворимый кофе, принесенный женщиной в зеленом халате, стараясь при этом не думать о „Галерее" или о протекающей трубе в ванной в Грейндже, насчет которой она забыла позвонить водопроводчику, или о боли, которую, как сказал Алистер, он внезапно почувствовал за завтраком.
– Какая боль, где?
– Здесь, – буркнул он, на секунду положив руку на нижнюю часть живота и не отрывая взгляда от комикса, пришедшего вместе с последней воскресной газетой.
– Давно у тебя там болит?
– Ну, недели…
– Недели?!
– Ну, одна неделя уж точно.
Роберт тут же заявил, что, если боль сохранится и после школы, он отвезет Алистера к врачу.
– Но я к тому времени уже вернусь, я сама могу отвезти его.
– Ты будешь усталой, – сказал Роберт с какой-то решимостью.
– И ты тоже.
– Я знаю. Но наш уговор состоит в том, что я теперь больше занимаюсь с детьми. Я обещал, что буду это делать, когда ты начнешь работать.
– Может, Дженни могла бы нам помочь? – предложила Лиззи.
Они посмотрели друг на друга.
– Нам не следует эксплуатировать ее.
– Я знаю, но она сказала, что была бы рада помочь. Я думаю, ей одиноко.
В этот момент миссис Мэйсон объявила:
– Обед у нас будет в учительской.
– Разве не в столовой, вместе с ученицами?
– О нет!
– Я бы хотела обедать вместе с девочками.
– Как хотите. Тогда лучше было бы поговорить с миссис Дриздэйл.
– Думаю, что нет нужды беспокоить миссис Дриздэйл из-за таких пустяков.
Миссис Мэйсон выглядела глубоко обиженной.
– Я бы не сказала, что создание подобного прецедента является таким уж пустяком.
В конце концов Лиззи съела свой обед в учительской. Состоял он из пастушьего пирога, моркови, яблочного пудинга, яблоки в котором присутствовали чисто номинально, и сладкого крема из яиц и молока. Разговаривали о девочках, которых она не знала, и проблемах, о которых она не слышала прежде, о результатах последних экзаменов, которые ей были абсолютно неинтересны. Ей предложили воды в пластмассовом стаканчике, а в остальном совершенно не замечали. В какой-то момент мужчина лет сорока в коричневом вельветовом костюме, сидевший рядом с ней и сказавший, что преподает географию, прочитал ей небольшую лекцию о неверной направленности новой общенациональной учебной программы и о зле любой концепции образования, построенной на последовательной оценке знаний, но в остальном вел себя так, будто бы ее не существовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104