– Ты будто сошла с картинки из „Матушки Гусыни", – сказала та, вылезая из машины.
– Это мое седое оперение вызывает сходство с „Матушкой Гусыней". А ты выглядишь уставшей.
– Я не спала всю ночь. А я этого не переношу. Я просто не могу нормально функционировать на следующий день.
Джулиет провела ее в дом. На столе стояла швейная машинка, валялись лоскуты различных тканей, а у камина красовался глиняный горшок с петрушкой. Одно из окон было открыто, и занавеси развевались на утреннем ветерке. Лиззи вдруг почувствовала, что по какой-то непонятной причине, несмотря на усталость, гостиная Джулиет взбадривает ее сокрытой здесь энергией и устойчивостью. Комната давала чувство безопасности.
– Ты когда-нибудь испытывала нехватку денег? – спросила Лиззи.
– Всю жизнь.
– Брала в долг?
– Нет, я этого не переношу. Это – один из основополагающих принципов моего морального кодекса. Этот дом я выкупила сразу же, наличными, уплатив тридцать тысяч фунтов, оставленных мне матерью. Я не смогла бы взять эти деньги в долг.
– А мы брали в долг, – сказала Лиззи, нагнувшись к душистым пучкам петрушки.
– Я знаю. Все это делают, кроме меня.
– А теперь стало очень трудно выплатить их обратно…
Джулиет набрала воды в чайник. Она подумала о Грейндже, о детях Лиззи и о том бизнесмене, который сказал утром по радио, что впервые за последние двадцать пять лет его книги заказов были пусты.
– Я не жду, что у тебя есть готовое решение, – выпрямляясь, проговорила Лиззи. – Я не ожидаю от тебя какого-то ответа. Мне просто надо было сказать это кому-то, кроме Роба, а с мамой я говорить об этом не хочу.
Джулиет поставила чайник на плиту и вернулась к Лиззи.
– Мне очень жаль вас.
– Мы были ужасными дураками, такими легкомысленными…
– В конце концов, вы же не бизнесмены, а художники.
– Мы учились бизнесу, – заметила Лиззи. – По крайней мере, мы так думали. – Она взглянула на Джулиет. – Что для меня невыносимо, так это то, что мне на ум не приходит ни одной толковой мысли. Если бы я могла найти выход и знала, что для этого надо сделать, я сделала бы это.
– Почему бы в таком случае одному из вас не подыскать себе работу? – небрежно произнесла Джулиет.
ГЛАВА 9
Луис привез Фрэнсис в Гранаду по красивой извилистой дороге, проложенной в горах. Он сказал, что, хотя и родился в Севилье, очень любит Гранаду, поскольку этот город соединяет в себе жизненную энергию и некую грусть и очень красив по архитектуре. Последнего мавританского короля Гранады, рассказывал Луис, весьма неромантично звали Боабдил, и, когда ему пришлось в 1492 году бежать из города, он горько плакал, расставаясь с его дворцами, фонтанами и минаретами.
– У него была суровая мать, которая сказала ему: „Ты плачешь, как женщина, над тем, что не смог защитить, как мужчина".
– Что-то вроде этого могла бы сказать и моя мать, – заметила Фрэнсис.
– И моя тоже…
Они, улыбаясь, посмотрели друг на друга. Луис продолжал:
– Я хотел учиться в местном университете, но отец послал меня в Лондон, считая, что Лондонская школа экономики – это школа бизнеса. Он не имел представления о тамошней атмосфере, и я ему никогда об этом не говорил.
– А вообще испанские дети доверяют свои мысли родителям?
– Ну уж никак не мое поколение.
– А Хосе? Хосе с вами делится?
– Он делится всем со своей матерью, – немного нахмурившись, ответил Луис.
Фрэнсис взглянула в окно, но, увидев со своей стороны глубокий обрыв, тут же вновь посмотрела на Луиса. Ей очень хотелось расспросить его о браке, а он явно избегал разговора о своей жене, хотя носил на безымянном пальце левой руки обручальное кольцо – обычное золотое кольцо обычного женатого католика.
– Я простила Хосе, – сказала Фрэнсис. – И думаю, вы должны сделать то же самое.
Луис пожал плечами.
– Для вас он может быть очаровательным парнем, но для меня он является лишь разочарованием. Единственное, чего он хочет, – это удовольствий.
– Может быть, вам не следует давать ему так много денег?
Он взглянул на Фрэнсис.
– А у вас много денег, Фрэнсис?
– Нет, но достаточно.
– И вас это устраивает?
– Да, устраивает.
– Но тогда вы – пуританка.
– Нет, я не пуританка!
– Вы уверены? – Он стал подражать ее манере говорить: – Нет, Луис, я не могу выпить еще бокал шерри, хотя он и отличный… Нет, Луис, я не могу задерживаться так поздно, чтобы поговорить с вами о философии, ведь я здесь по делу и должна хорошенько выспаться, чтобы наутро голова была свежей… Нет, Луис, я не стану задавать вам личных вопросов, ведь это неприлично.
Некоторое время она мрачно смотрела вперед.
– Я действительно такая?
– Нет, не такая. Поэтому я и поддразниваю вас. Вы говорите мне все это, но, думаю, ваши слова не соответствуют вашим чувствам.
– Ненавижу, когда мне льстят, – заявила Фрэнсис. – Я этому не верю.
– Я вам не льщу. Я часто говорю, что вы не правы, а ваши взгляды слишком либеральны.
– А ваши – слишком жесткие.
– Я – испанец. Мы люди консервативные и любим трагизм. Здесь все больше и масштабнее, включая и стихийные бедствия. Посмотрите вперед.
Фрэнсис взглянула по ходу движения. По другую сторону огромной возделанной равнины, к которой они приближались, виднелась стена из гор и снега.
– Это Сьерра-Невада. Скоро вы увидите сам город. Я подъеду к нему с севера и введу вас через старые арабские ворота Пуэрта де Эльвира. Мы погуляем в Альбайсине, где раньше жили охотники, охотившиеся с ястребами; сейчас это бедный, но интересный квартал. А потом посмотрим на Альгамбру, являющуюся гордостью Гранады. Затем я угощу вас обедом в „Парадоре".
– Так мило с вашей стороны, Луис, уделять мне столько времени, но я уже, знаете ли, и так решила в пользу „посады".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104