— Но почему, Лада?
— Потому что они надолго. Во всяком случае, на нашу жизнь их хватит. А, может быть, и на жизнь сыновей.
Да, сначала надо бежать из России, лучше всего в Англию, и там выхлопотать разрешение на переезд в Индию — есть, есть грандиозный план, связанный с этой великой страной. Но и с Россией тоже…
И вот письмо с предложением шведского профессора Оскара Бьорка. Перст судьбы.
«Что же, начнем со Швеции».
На своей выставке в Стокгольме Рерих к тем тридцати работам, которые участвовали в «Балтийской выставке» 1914 года, добавил больше десяти полотен и среди них «Экстаз», «Рыцарь ночи», «Северные острова», «Если не ушли» — все они были написаны за последние два года в Карелии.
Среди сутолоки вернисажа настал момент, когда Николай Константинович неожиданно оказался один, и куда-то вдруг подевалось его несколько назойливое окружение; кругом по-прежнему было много народу, но ни одного знакомого лица; его вроде бы тоже не узнают… Странно как-то. Гул голосов, яркие краски на картинах, развешанных по стенам, и он не узнает их…
«Неужели все это я написал?»…
Плеча коснулась рука — аккуратно, осторожно. Но было в этом прикосновении нечто… Нечто властное.
— Простите, господин Рерих, — перед ним стоял мужчина лет сорока пяти, весьма экзотического вида: что-то южное в лице, темные, гипнотизирующие глаза, длинные густые волосы, падающие на плечи; на его плотной фигуре безукоризненно сидел прекрасно сшитый фрак, в петлице — большая красная гвоздика. — Не уделите ли вы мне несколько минут?
— Вы журналист?
— Не совсем. Впрочем, и журналист тоже. Не уединиться ли нам вон на том диванчике под пальмой? — его русский язык был слишком правильный, чтобы предположить в нем соотечественника.
Николай Константинович повиновался с непонятной покорностью. Они устроились под ветками внушительных размеров пальмы, росшей в кадке с суховатой землей, в которой зоркий глаз художника заметил окурок русской папиросы.
«Наши везде нагадят», — почему-то раздражаясь, подумал он.
— Вы собираетесь в Англию, не так ли? — без обиняков приступил к делу незнакомец.
— Простите, с кем имею честь беседовать? -Да, извините. Прошу!
Рериху была вручена визитная карточка: «Макс Видрашку. Коммерсант, импресарио». И два адреса, в Стокгольме и Берлине.
— Итак, господин Видрашку, что вам угодно? И откуда вы знаете, что я собираюсь в Англию?
— Такова моя профессия, Николай Константинович: знать о планах великих художников.
«Да, вроде бы я кому-то из русских здесь говорил об Англии… Или не говорил?»
Беспокойство охватило Николая Константиновича.
— Более того, ведь вы собираетесь вывезти в Лондон свою семью — жену, несравненную Елену Ивановну, и двоих сыновей, которые сейчас остались в Карелии, под боком у большевистского Петрограда.
«Ну, об этом я уж определенно никому не говорил!..» По спине живописца пробежал холодок.
— И если я не ошибаюсь, — спокойно продолжал господин Видрашку, — дальнейшие ваши планы, уважаемый Николай Константинович, связаны с Индией, не так ли?
— Да откуда вы взяли это? — растерялся художник. — Что за фантазии?
Коммерсант и импресарио с красной гвоздикой в петлице коротко хохотнул, и Николай Константинович увидел, что вместо двух или трех верхних зубов у него во рту зияет черная отвратительная дырка.
«Фу ты, какая гадость!»
Господин Видрашку спохватился, оборвал хохот и прикрыл рот рукой.
— Понимаете, маэстро, ведь информация — это не только газеты, телефонный звонок или, скажем, выступление в парламенте. Информация, мысли людей, эмоции витают вокруг нас, растворены в эфире, — незнакомец говорил задумчиво, даже печально, и одновременно и пристально наблюдал за художником. — Вы меня понимаете?
— Не совсем.
— Ладно! Оставим это!.. Теперь вот что я хочу сказать, господин Рерих… Я готов поспособствовать переселению вашей семьи в Индию. Могу вас заверить, что такую возможность я… Или лучше сказать, мои коллеги, с которыми я работаю — а они, поверьте мне на слово, могущественные люди, — такую возможность мы имеем.
Рерих молчал.
— Но мы готовы протянуть вам руку помощи при одном условии.
— Каком же?
— Вместо Англии вы с семьей переезжаете в Германию. До отбытия в Индию. На тот срок, пока мы организовываем в крупнейших немецких городах ваши выставки-продажи. Кстати, Николай Константинович! Уверяю вас: в Англии русское искусство не любят, а ваше творчество, весьма своеобразное и национальное, вообще не поймут.
— А в Германии поймут? — усмехнулся Николай Константинович. Он уже взял себя в руки и был спокоен.
— А в Германии поймут обязательно! — Макс Видрашку был сам энтузиазм. — Немцы — истинные ценители прекрасного и вообще, добавил бы я, всего, выраженного в фундаментальных формах; они оценят ваше искусство по достоинству, — он выдержал внушительную паузу. — Итак, господин Рерих, я готов организовать ваши выставки с предварительной широкой рекламой по всей Германии и гарантирую большую продажу картин… Кроме этого я готов сейчас же заключить с вами договор и выплатить задаток. Назовите сумму, и я выписываю чек.
Рерих молчал.
— Десять тысяч немецких марок вас устроит? Или пятнадцать?
— Сейчас, так сразу я не готов ни принять ваше предложение, ни ответить что-либо определенное.
Тень пробежала по лицу господина Видрашку, но лишь на одно мгновение.
— Вам, Николай Константинович, надо подумать?
— Может быть.
— В таком случае сообщите мне; как только примете решение, в течение ближайших десяти дней на стокгольмский адрес, а если позже — в Берлин. И еще раз хочу подчеркнуть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192