На эту фразу, скорее всего, читатели не обратили внимания.
Вот она: «Если бы не было 1923 года и вашей акции в Тибете, которую вы так блестяще провели…»
Ни в «краткой автобиографии», ни в рассказах о своих «подвигах» друзьям и барышням Яков Григорьевич Блюмкин, страдавший синдромом безудержного хвастовства, даже не заикнулся об этом эпизоде из своей бурной революционной деятельности. А ведь 1923 год — загляните все в ту же его автобиографию — был буквально переполнен деяниями нашего уникального героя: спецпоручения Троцкого, резидентство в Палестине, визиты в Петроград к профессору Барченко… Оказывается, была и эта молниеносная и короткая командировка в Лхасу.
Ее результат — убийство родственников Панчина, исполнённое таким образом, чтобы все подозрения пали на людей Далай-ламы…
Нашему герою двадцать три года. А уже такой кровавый след тянется за ним! Правда, невинная кровь пролита за «святое пролетарское дело».
Теперь еще одна короткая ретроспекция, уже внутри 1923 года. Речь пойдет о судьбоносной, без преувеличения, встрече Николая Константиновича незадолго до отбытий в Индию.
Она состоялась 29 сентября в Швейцарии, где резиденшей Рериха и местом временного обитания его семьи — по прибытии из Америки — стала арендованная заранее Владимиром Анатольевичем Шибаевым, то бишь Горбуном, вилла Сувретто-Хауз. Отсюда живописец совершал свои визиты — официальные, деловые, полуделовые и тайные. Маршруты впечатляют: Виши, Лион, Рим, Флоренция, Болонья, Женева.
До намеченного отплытия в Индию оставалась неделя. Однако билеты на пароход еще не были приобретены — что-то не ладилось с визами (знакомая история…), но корабль, на котором состоится путешествие, намечен: «Македония».
На этот раз приехали к Рериху. Визитера привез господин Шибаев, скромный коммивояжер из Риги: к воротам виллы подкатил «роллс-ройс» пламенно-красного цвета с завешенными шторами окнами. Рерих был предупрежден о предстоящей встрече и, выйдя к машине, изобразил на лице вежливо-холодную улыбку, полную достоинства.
Молча пожали друг другу руки.
— Прошу!
— Благодарю.
Они шли по парковой дорожке. Сзади, чуть отстав, стараясь ступать бесшумно, семенил Горбун. Под ногами поскрипывал мелкий морской ракушечник. С обеих сторон благоухали терпким ароматом кусты отцветающих роз, белых и бледно-розовых.
— Может быть, пообедаем? Скоро два пополудни, — предложил Рерих.
— Спасибо. Лучше после того, как мы все обсудим.
— Тогда прошу на веранду, выходящую в сад. Там нам никто не помешает. Надо обойти вокруг дома.
— Я займусь своими делами, — сказал тихо Владимир Анатольевич.
Ему никто не ответил, и господин Шибаев тихо исчез.
На огромной веранде с венецианскими окнами, оплетенной виноградом — листья на его ветках были темно-багрового цвета, — они расположились в плетеных креслах-качалках у круглого стола, на котором стояли ваза с фруктами и кувшин с охлажденным русским квасом.
— Итак, Николай Константинович, — нарушил возникшее напряженное молчание Глеб Иванович Бокий, которого, впрочем, было не так-то легко узнать: костюм альпиниста — брюки, горные ботинки на толстой пористой подошве, гетры из тонкой эластичной кожи, темные противосолнечные очки; только рюкзака не хватало, — прежде всего рад вас видеть бодрым и здоровым. Надеюсь, и Елена Ивановна чувствует себя хорошо?
— Спасибо, именно так. И Елена Ивановна, и сыновья в полном здравии.
— Рад это слышать, — Бокий был спокоен и невозмутим, хотя сразу заметил раздражение Рериха, которое живописец и не старался скрыть. — Первое, что я хочу сказать вам, уважаемый Николай Константинович… Передаю вам благодарность от советского правительства за все, что вы сделали в Америке для нашей страны. Для нашей с вами страны, Николай Константинович!
Рерих промолчал.
— Вы согласны, что за два с половиной года мы не нарушили ни одной нашей договоренности…
— То есть? — перебил живописец.
Возникла пауза. Начальник спецотдела пристально смотрел на своего агента. Его губы сжались.
— Вы хотите, чтобы я перечислил наши договоренности?
— Хочу.
— Извольте, — Глеб Иванович оставался совершенно спокойным, лишь усмешка промелькнула на его лице. — Наше сотрудничество — и это было первым условием, которое вы поставили нам, — мы осуществляем в полной секретности. О самом факте этого сотрудничества у нас на Лубянке знает узкий круг лиц, и от них никакой утечки информации нет и быть не может. Еще знает, уже в Европе, товарищ Шибаев. В его надежности вы, я думаю, не сомневаетесь.
— Не сомневаюсь.
— И если некие выпады и предположения на ваш счет появляются в американской и европейской прессе, то это именно предположения, журналистская интуиция. Кстати, мы провели исследования подобных публикаций. И впредь будем проводить. Так вот, они, как правило, возникали после ваших некоторых неосторожных высказываний. Или не до конца продуманных поступков.
Рерих молчал.
— Далее. Мы щедро финансировали вашу деятельность в Штатах. И не только… Ну… Не только связанную с государственными интересами советской страны, но многие ваши начинания в культурной сфере, когда вы к нам обращались за помощью в связи с тем или иным проектом.
— За это благодарю! — непонятный вызов прозвучал в возгласе Рериха.
— Наконец, Николай Константинович…— похоже, Бокию доставляло удовольствие быть спокойным, невозмутимым, слегка ироничным в этом разговоре. — Мы абсолютно не вмешивались и не собираемся вмешиваться в вашу творческую деятельность, не контролируем все то, что можно назвать… Как бы тут поточнее выразиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192