— Хочу.
Мгновенная улыбка, грустная и саркастическая, мелькнула на лице Елены Ивановны и тут же исчезла. Она замерла, облокотившись на стол, немного наклонила голову, прикрыла глаза. Мелко затрепетали густые черные ресницы.
— Я вижу… Столовая зала в доме князя Путятина в Бологом. Вечер. Над столом висит большая керосиновая лампа под белым стеклом. Но все равно ее света не хватает, и освещен только стол, за которым нас трое: моя тетушка Евдокия Васильевна, ты и я. Да… Сейчас!.. Освещенный стол, таким желтым кругом, и в углах столовой темнота… Я ее всегда боялась. Когда смолкает наш разговор, слышен шум дождя за окнами. Такой ровный шуршащий, уютный. Я разливаю чай в чашки… Они из старинного китайского сервиза покойной прабабушки. По семейной легенде его подарил ей государь Александр Второй, когда она была фрейлиной… Подожди… Как странно смотреть на себя со стороны. Не во сне, а именно со стороны. Как сейчас. На чашках… Фарфор желтовато-прозрачный… На них изображены танцовщицы в длинных одеждах, с веерами. Помнишь? Я разливаю чай, лимонные кружочки… серебряные щипчики… Что-то беспокоит меня. Постой, — Елена Ивановна заговорила быстрее, голос стал гортанным, дыхание участилось. — Понятно! Понятно… Я чувствую твой взгляд, я смотрю на тебя…
Женщина, как и девятнадцать лет назад, прекрасна и молода, хотя сейчас ей сорок, резко вскидывает голову и теперь смотрит на Николая Константиновича невидящими, широко распахнутыми глазами, в которых неестественно, пугающе расширены зрачки.
— И я все вижу, глядя на тебя, встретив твой взгляд. В нем наша дальнейшая судьба… Я… я понимаю это…
Он знает: гортанный голос, вещие речи… Иногда они бывают совершенно непонятными. Учащающееся дыхание… Так начинается очередной приступ эпилепсии. И если не прервать…
— Лена! Леночка! — Николай Константинович, вскочив со стула, уже трясет ее за плечи, приподнимает, прижимает к себе. — Успокойся! Перестань!..
— Да, да, Николя… Спасибо, я сама… Сама справлюсь, — ее тело, только что напряженное, твердое, наполненное — он знает — неимоверной, нечеловеческой силой, обмякает, становится вялым и послушным. — Все, все… Не волнуйся.
И через несколько минут продолжается чаепитие, как ни в чем не бывало. Умиротворяюще тоненько поет свою песню самовар, слышно, как за окнами веранды ветер шумит в соснах.
— Я сделаю тебе бутерброд с сыром?
— Сделай, моя радость, — ее глаза сияют любовью и нежностью. Она уже окончательно вернулась «оттуда». — Бутерброды, которые ты делаешь для меня, вкуснее вдвойне.
«Слава Богу! Кажется, и на этот раз справились, не пустили… Самое время развернуться на сто восемьдесят градусов. К тому же есть повод. Сейчас, сейчас…»
— Лена! А я тут продумал один план. Есть предложение.
— Какое, милый?
— Сейчас.
Николай Константинович быстро вышел и скоро вернулся с конвертом в руке.
— Ты помнишь Вадима Диганова? Моего ученика?
— Как же! Ты его не раз приглашал к нам, когда собирались художники. Такой славный молодой человек, косая сажень в плечах, рыжий, с веселыми веснушками по всему лицу…
— Правильно! — преувеличенно бодро перебил он. — Кстати, очень способный этот Диганов, особенно в пейзажах, в умении работать с естественной природой, увидеть в ней…
— Ну и? — перебила Елена Ивановна.
— Прости! Нас с ним объединяет любовь к Карелии, к Лапландии, вообще к скандинавской земле. Он местный. У его отца в Кандалакше деревообрабатывающий завод. А дальше — письмо от Вадима. Со вчерашней почтой получил. Теперь слушай.
И он читает письмо.
Глубокоуважаемый Николай Константинович! Итак, подтверждаю: все для экспедиции в район Ловозеро и на его острова мною подготовлено. Интересны эти пустынные места Лапландии не только загадочной болезнью местных аборигенов-лапарей — «мереченьем», но и некоторыми странностями горных пейзажей, находками в пещерах и тем, как себя начинают чувствовать приезжие люди, попадая в эти места. Словом, здесь много всего «загадочного». Но лучше самому увидеть и прочувствовать.
Посему — приглашаю! Отец дает лошадей, пойдут с нами двое моих приятелей, они тоже местные. С провизией, походным снаряжением все будет в порядке, это моя забота. Думаю, и натура для этюдов будет отличная — конец лета, и последние отблески белых ночей в наших краях по краскам и полутонам изумительны.
Если решитесь пуститься в это небольшое путешествие, естественно, с Еленой Ивановной и сыновьями, как только начнете собираться, отправьте мне письмо по адресу: Кандалакша, «Лесное дело Диганова и К°». В Финляндии почта, в отличие от России, работает исправно, и письмо дойдет за два, крайнее — три дня.
А дальше надо поступить так. Из Сердоболя на извозчиках вы добираетесь до Кондопоги и садитесь в поезд, купив билеты до Кандалакши. Предпочтительнее ехать в местном поезде «Петрозаводск — Мурманск». В международный «Петроград — Хельсинки» лучше не садитесь: ходит нерегулярно, вагоны с выбитыми стеклами, могут быть недоразумения с совдеповскими проводниками и таможенниками и прочие прелести. В день, когда вы купите билеты, прямо с вокзала Кондопоги дайте телеграмму по тому же адресу, указав номер вагона, и я вас встречу.
Словом, жду! Вернее — ждем.
Искренне Ваш
Вадим Диганов 9.VIII.1918 года
— Интересно, — задумчиво сказала Елена Ивановна, помешивая остывший чай в стакане серебряной ложкой. — Что это за болезнь такая — мереченье?
— Подожди!
Николай Константинович, поднявшись, быстро, даже торопливо направился в свою комнату и тут же вернулся с медицинским справочником сытинского издания 1889 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192