— Как бы ни сложились обстоятельства, куда бы ни забросила вас судьба, наступит момент «икс», и вы получите от нас задание, к выполнению которого приступите немедленно! С вашим непосредственным начальством, естественно, все будет согласовано. Вы принимаете такие условия нашего сотрудничества на ближайшее время?
— Безусловно, принимаю, — ответил я. Помните? И тогда вы сказали:
— Нас весьма заинтересовало ваше последнее донесение из Петрограда о профессоре Барченко и об этой фантастической стране в Тибете. Как она?..
— Шамбала! — вырвалось у меня, а сердце забилось гулко, быстро, и кровь застучала в висках.
— Да, Шамбала. — Я видел: вы, Яков Самуилович, подавили усмешку. — Фантастическая страна, — продолжали вы. — Это мое, личное определение. Не верю я во всяческие оккультные ереси. Но наверху, у товарища Бокия и его ближайших коллег, другое мнение. С Глебом Ивановичем, думаю, вы еще об этом поговорите. Короче, вот поле вашей деятельности на ближайшее время. Первый подопечный у вас уже есть — Александр Васильевич Барченко. Будете с ним работать. Потом наверняка появятся другие объекты из этого же оккультного, — тут, Яков Самуилович, вы не сдержались, брезгливо поморщились, — круга. Ваша конспиративная кличка остается прежней — Рик.
В заключение той нашей первой аудиенции вы, Яков Самуилович, сказали весьма вежливо, покашляв в маленький кулачок:
— И разрешите один совет — по-дружески, как старший товарищ.
— Пожалуйста! — заинтересованно сказал я.
— Вы у нас как бы на службе, — слегка смущаясь, продолжали вы. — Постоянно будут встречи с самыми разными людьми — специфика нашей работы. Вот в ближайшее время, думаю, предстоит вам поездка в Петроград, на свидание с Александром Васильевичем Барченко…
— Ну и что же? — осмелился я перебить вас.
— А то! — вы, Яков Самуилович, вдруг рассердились. — Неприлично с таким безобразным ртом представлять нашу организацию, хотя и анонимно. Вставьте, будьте любезны, зубы. И вот вам адресок чудного дантиста, все мы у него рты ремонтируем. Рудберг Аркадий Александрович. Я ему позвоню. Он вам счет выпишет, вы с ним — в нашу бухгалтерию, там вам оплатят. Соответствующее указание будет дано. Отправляйтесь немедленно, сегодня же!
— Спасибо, товарищ Агранов…— помню, я даже растрогался: хороший вы человек, Яков Самуилович…
Не буду перечислять свои должности и географические перемещения на военной советской службе. Уверен: вы, мой дотошный следователь, и без моей писанины все прекрасно знаете.
Давайте сразу — в 1920 год, а еще точнее — в февраль двадцатого.
Я по направлению Наркомата иностранных дел, в котором состоял на официальной службе, зачислен на восточное отделение Академии генерального штаба (замечу в скобках: отделение выбрано по моей просьбе). Готовили на этом факультете кадры для армейской службы на восточных окраинах Советской Республики, а так же для военно-дипломатической работы. И география назначений после окончания Академии более чем совпадала с теми местами на карте, что вызывали у меня жгучий интерес. Учеба была интересной и напряженной. Не буду перечислять множества специальных предметов. На восточном отделении изучались дополнительно в вечерние часы языки: персидский, арабский, китайский, японский, тибетский… Я оказался весьма способным в их изучении.
В первый же год моей учебы, которой я был увлечен и захвачен, вы, Яков Самуилович — помните? — призвали меня к себе. Был, если мне память не изменяет, конец апреля. Вы сказали:
— Вам предстоит интересная командировка — на месяц, может быть, полтора. С руководством академии все согласовано. Там вас хвалят. Вернетесь, наверстаете пропущенное.
— Куда ехать? — спросил я.
— В Англию, в Лондон, — по вашему лицу я видел, что вы ждете восторгов с моей стороны. Но их не было: мне не хотелось запускать занятия. И вы, Яков Самуилович, сухо и официально продолжали: — У вас появится новый объект наблюдения, весьма важный: художник Николай Константинович Рерих, сбежавший к англичанам и, по нашим сведениям, намеревающийся с семьей отправиться в Индию…
Фу ты, ключ гремит в скважине. В чем дело? Батюшки! Оказывается, время обеда. Расписался, увлекся. До следующих страниц, Яков Самуилович.
23.Х.1929 г. Лубянка, ОГПУ, внутренняя тюрьма, камера № 14
(Продолжение следует, если, конечно, Агранов Я.С. предоставит подсудимому, дело которого «разрабатывает», время, чтобы и дальше вести автобиографическое повествование…)
Мы возвращаемся в Лондон. На европейском календаре 24 мая 1920 года. В маленьком кафе рядом с залом, в котором проходят ежедневные напряженные репетиции балетов Сергея Дягилева (сейчас Рерих работает над декорациями дягилевского «Половецкого стана»), у окна за столиком друг против друга сидят Николай Константинович, который уже покончил со своим ужином и допивает свой чай, и Константин Константинович Владимиров, он же агент Рик, то есть товарищ Блюмкин собственной персоной; Яков Григорьевич потягивает из высокой кружки темное пиво.
Они уже поболтали с четверть часа — о лондонской погоде, о балетах Дягилева, которые здесь пользуются огромным успехом, о тревожных событиях в Германии («Там, по нашему примеру, — обмолвился Константин Константинович, — вот-вот начнется революция»).
За окном совсем потемнело — вечер, да и дождь собирается.
«Пора приступать к главному, — думает Яков Григорьевич, постукивая металлическими зубами о край кружки. — Пора, пора! Сейчас…»
«Еще один от них, — с холодком страха в груди, но еще больше с раздражением рассуждает про себя русский живописец в изгнании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192